Невидимые
Шрифт:
Подойдя к столу, Алекс взял тюбик и выдавил черную, как вакса, мазь прямо в центр ковра. Туда же всыпал всю дрянь, что Маруська на себя мазала. Порошки, притирки, белила да помады. С радостью растоптал. Банки и пузырьки с духами, что оставались, просто смахнул, глядя, как они разлетаются.
Затем перебил все вазы и фарфоровые горшки. Отломил дверцу гардероба, достал из кармана нож и принялся резать платья, корсеты и панталоны, отбрасывая ошметки в черную вязкую лужу.
За дверью слышались попискивания. Тихие,
Вспоров кресла и кушетку - однажды Маруська сношалась с хахалем прямо на ней - Алекс переломал мебель о стены. На закуску высадил окно стулом и остановился, пытаясь отдышаться. Пот лил градом, но горячий липкий воздух не остужал.
Он найдет их обоих - его и ее. Найдет и своими руками распорет каждому брюхо, вот как этой сальной кушетке.
Но сначала - изрежет в лоскуты подлую смазливую рожу.
***
Маленький Петька покраснел и покрылся сыпью. Он натужно кричал, и Макар взял сына на руки, чтобы утешить. Но Петька начал брыкаться, ревя еще громче.
– Дай я, - предложила сестра.
Однако и у нее ребенок не успокоился.
– Что с ним такое? Ведь не младенец же. Голоден?
– Мы его сегодня кормили... Видно, захворал.
Макар снял со спинки кровати поношенную, но чистую рубаху.
– Пойду, поищу чего. Хоть и воскресенье, а руки могут кому сгодиться.
Дашка смотрела с недоверием.
– Совсем худо нынче с работой, - в оправдание заметил Макар.
– А что другие? Те, с кем ты прежде ходил на завод?
– Ну...
Те, кого после ареста отпустили, как и самого Макара, рассыпались, кто куда. Он теперь мало с кем встречался, но по слухам все-таки знал, что некоторые уволенные пристроились. Один даже приказчиком в лавку подался - вот перемена-то! Другие, что в большинстве, перебивались поденкой. Ну а третьи - оставались не у дел.
– Да так же, как я ... У всех плохо.
– Я хочу пойти на мануфактуру, - сообщила сестра.
– Ты это... Не дури. Не позволю, - на правах главы семьи возразил Макар. Как только он освободится от Червинского - и это должно бы произойти прямо сегодня - то уж сам примется вкалывать от зари до зари.
– Отчего нет? Платят, говорят, исправно.
– Не для тебя такое дело. Сиди дома, Дашутка, матери помогай.
– Штопкой особо не заработаешь.
– Так на портниху выучись.
Сестра грустно рассмеялась.
– Все шуткуешь, Макарка! Нас не сегодня-завтра из дома погонят, а ты - выучись... Мать последние ложки на базар снесла, чтобы хлеба купить. Хотя на что нам ложки, коли есть нечего?
Макар давно заметил, что пропала не только посуда, но и мебель, которой и без того не хватало.
Сперва исчезла конторка. В другой день он, вернувшись, не досчитался обеденного стола. Затем и стульев. А как-то недавно он обнаружил, что мать и сестра устроились на ночь в одной постели. Про кровать-то уж молчать не стал - спросил, куда она подевалась. Мать заохала: дескать, из жалости отдала какой-то хворой соседке. Но, конечно, обманула. Оберегала Макара, чтобы совесть его глодала не слишком люто.
В тесных комнатах остались две постели, Петькина кроватка, сундук да одинокий стул. Если в самом деле придут выселять - а не особо похоже, что домовладелец шутил - так управятся в полчаса.
– Ничего, Дашутка... Не погонят. Вот увидишь - с деньгами вернусь!
В пятницу у Макара не вышло передать весть Червинскому - из театрального сквера он направился прямо домой. Зато в субботу едва проснулся - тут же пошел в гостиницу. Кое-как накарябал карандашом записку и отдал портье, как сыщик велел. Он оставлял сообщение впервые и очень надеялся, что Червинский последует установленному им же правилу и явится на зов, как обещал.
Макар поднял глаза, желая взглянуть на часы, но встретил лишь светлое пустое место на посеревшей стене.
– Пойду я, Дашутка. Передай матери, когда вернется - пусть не тревожится. Чую я: хороший сегодня день. Удачный.
Пожалуй, история все же стоит того, чтобы сыщик за нее заплатил. И не меньше, чем долг по аренде. А лучше больше, чтобы и на хворого Петьку осталось.
Идя в гостиницу, Макар готовился к долгому ожиданию, однако Червинский прибыл первым. Более того: судя по окуркам, он провел в номере довольно долго.
– Что ты узнал?
– сыщик приступил к расспросам, лишь только за Макаром закрылась дверь.
– Все!
– бодро отвечал он, располагаясь на нечистой кровати. Главное теперь - не растерять мысли и не спутаться.
– Эх, жарища-то какая стоит! Невтерпеж.
– Ну?
– Червинский не поддержал светскую беседу.
– Бывал я в Старом городе, как вы и велели.
– Давно пора. Не барышня.
– Зашел в трактир "Муслин", что недалеко от спуска, прямо на повороте.
– Я знаю, где это.
– Публики там много разной давеча собралось... И все говорили, говорили. Убийства, между тем, обсуждали. Невидимых-то ваших.
Макар промокнул лоб ладонью. От волнения он, как всегда, начинал забывать, о чем идет речь. Именно потому и экзаменов в реальном не выдержал. Зубрил месяц - но все пропало в минуты. И вот то же самое - прямо сейчас. Посреди беседы с Червинским Макар вдруг совершенно некстати припомнил прохладный, пахнущий мышами и сырой обувью, учебный класс.
Пауза затянулась.
– И? О чем языком-то чесали?
– А... Ну да. Сперва гадали - кто же это мог быть? Но потом заговорил один господин. Важно так. Дескать, все дело рук людей из театра, что у сквера. Они и нападают, а потом в самом своем театре ворованное хоронят.