Невидимые
Шрифт:
– Встретимся позже и все обсудим. Только в участок не приходите. После полудня я буду вас ждать в доме дяди. Да, и обязательно захватите вашу опись! Нужно точно понять, что пропало.
– Я как раз за ней и шел...
– Вот и славно!
Оставив Приглядчика, Червинский поспешил вниз.
***
Ранним утром Бирюлев, и в самом деле, собирался за описью в дом отца. Хотелось успеть, пока на улицах немноголюдно. Грядущий печальный визит не вызывал желания светски раскланиваться со встречными и прерывать путь обсуждениями погоды.
Однако стоило выйти из номера, как по лестнице промелькнула фигура Червинского.
Что же обсуждал сыщик со своим агентом, которым так козырял накануне перед Натальей? Не сдержав любопытства, Бирюлев прокрался следом.
Из пятнадцатого номера отчетливо слышался бас. Репортер без малейших усилий узнал все, что хотел - и с трудом смог поверить. Неужели невидимые и впрямь объявились?
Он как раз раздумывал над тем, чтобы наведаться на базар и украдкой взглянуть на лавку старьевщика, когда сыщик вышел и огорошил предложением. Бирюлев сразу и не нашел, что ответить.
Ничего, он сможет отказаться позже, когда принесет опись. С другой стороны... все произойдет днем, прямо посреди оживленной толкучки, да еще и на глазах у Червинского. Пожалуй, все-таки стоит сперва послушать, что именно предложит сыщик.
Выходя на улицу, Бирюлев пощупал карман - ключ от свежего замка, врезанного после несчастья, точно находился на месте.
Но воспользоваться им было непросто.
Остановившись напротив дома, репортер долго глядел на закрытые ставни, не решаясь даже подойти к двери.
Опись наверняка где-то в кабинете. Быть может, в письменном столе... Или сверху на книгах в шкафу... Память услужливо рисовала знакомую уютную обстановку - неизменно внося в нее последним штрихом тело отца.
– Господин Бирюлев?
Соседка со смешной фамилией. Беленькая. Она оказалась кругла и до крайности мала ростом. Бежевый зонт от солнца, светлые перчатки - явно шла на прогулку.
– Доброго дня, Елизавета Семеновна, - поклонился репортер.
– И вам доброго... До чего же хорошо, что вы сами здесь показались. В прошлый раз вы ведь адреса не оставили - так я и надежду утратила с вами повидаться.
Госпожа Беленькая сделала шаг к репортеру, обдав нелепым в летний день запахом нафталина.
Он выдавил из себя улыбку:
– Чему же обязан честью?
– Я уже после вашего ухода подумала, что следовало вам рассказать. Тут вот ведь что... Кое-кто у Сергея Мефодьевича в последние дни все же бывал. Дама, - последнее слово соседка шепнула, смутившись.
– Неужели?
– изумился Бирюлев. За двадцать лет, минувших со смерти матери, отец ни разу не давал повода заподозрить его в романтическом увлечении.
– Ну да. Как-то поднялась я рано да встала у окна. Вы не подумайте худого: дом-то мой напротив Сергея Мефодьевича. Куда мне еще смотреть, как не на него? Вот и стою, гляжу - сбоку дверь отворилась. С черного хода вышла дама - молодая, пригожая. Села тотчас же в коляску и уехала.
Что ж, отец имел право строить свою жизнь, как считал нужным. Однако отчего-то слушать о том неприятно.
– Но рассмотреть я ее успела - уж больно мила. А знаете, на кого похожа? Вот на нее, - госпожа Беленькая указала кивком на афишную тумбу, сиротливо приткнувшуюся у кромки мостовой.
Бирюлев взглянул. Наполовину оборванная и успевшая выгореть на летнем солнце, афиша приглашала посетить пьесу "Три сестры". С нее призывно смотрела Елена Парижская.
– Невероятно.
– Красивая барышня, да? Я бы даже подумала, будто это именно она...
Прекрасная Елена, на которую столь долго засматривался сам репортер - навещала отца? Немыслимо. Но где они могли встретиться? Чем он ее привлек? Старший Бирюлев не слыл театралом - а уж любителем закулисных развлечений и подавно - и не владел состоянием. Актриса же вряд ли отличалась бескорыстием и интересом к археологии.
Похоже, репортер и вправду не знал слишком многого.
– Простите, если я во что чересчур личное вмешалась по неосторожности. Не хотела вас огорчать. Но решила, что нужно рассказать...
Стоило бы разузнать обо всем у самой Елены... разумеется, если бы ее не похитили. В любом случае следует наведаться в театр и попробовать что-нибудь выяснить.
Новость отвлекла от воспоминаний - Бирюлев, наконец, отпер дверь дома.
С усилием отгоняя мысли, что стучались в голову, он обошел комнаты, натыкаясь то тут, то там, на уцелевшие следы разгрома, оставленные не то полицейскими, не то преступниками, и принялся за поиски описи.
Первый час репортер просматривал содержимое ящиков аккуратно. Но чем больше времени проходило, тем меньше оставалось выдержки.
Еще через час он начал сбрасывать бумаги прямо на пол и проглядывать их там, откидывая все ненужные в надежде найти единственную.
Но ее не было.
Однако прежде опись существовала. Отец точно не стал бы уничтожать ее. Не сдавал и в банковский сейф, давно осмотренный Бирюлевым.
Выходит, ее тоже украли.
***
Прошла ночь... И наступил день. По крайней мере, так казалось из чулана: сперва свет пропал, затем появился.
Дверь открылась, Ульяну подняли на ноги с сундука, на котором она сидела, встряхнули. Голова закружилась. Отметив, что видит перед собой вихрастого, Ульяна сползла на пол.
Взбодрил стакан теплой воды, вылитый за шиворот. Противно. Она пискнула, потерла шею.
– Ишь, какая нежная. Прямо как благородная. Отнеси ее в мой кабинет.
Ульяну подняли, протащили по коридору, посадили на стул.