Невидимый фронт Второй мировой. Мифы и реальность
Шрифт:
В 7 км от города мне навстречу попалась процессия. Впереди 2 полубронированных авто с 4 офицерами в каждом. Затем большая машина „мерседес“ черного цвета с опущенными занавесками, а за ней грузовик с 20 солдатами, а за ним мотоцикл с коляской и с офицером. Несомненно, проезжало важное лицо. Машины идут на большой скорости…
Регулярного контроля на шоссе нет. Много полицейских в форме, без оружия. По канавам валяются полусгоревшие танки и бронеавтомобили (несомненно, еще советские, оставшиеся с лета 41-го. – Б. С.). Изредка встречаются транспорты советских военнопленных. У них ужасный вид измученных до предела людей. Их охрана – немцы и полицейские с повязкой на рукаве и свастикой на пилотке. Свастика из белой жести величиной в 1 кв. см, а на повязке немецкая надпись „На службе германских вооруженных сил“.
Перед въездом в город по Корецкому шоссе расположены с левой стороны автозаправочные станции и организация „Тодт“, также лагерь советских военнопленных. Шоссе вливается в город под названием „Немецкая улица“. Она очень оживленна. У въезда в город громадное объявление: „Вниманию военных! При приезде в город тотчас же зарегистрироваться в местной комендатуре. Отметка о прибытии и выбытии обязательна. Без нее занятие квартиры и ночевка запрещены“.
На Немецкой улице две стоянки автомашин по 100 штук на каждой. Стоят день и ночь. На этой улице расположены основные немецкие военные учреждения. Ровно – это город тыловых военных учреждений. Много штабных офицеров, чиновников, гестапо, охранной полиции.
Я был в городе с 8.00 до 19.00 по немецкому времени. Меня приветствовали около 300 солдат и офицеров. Наивысший чин, попавший мне навстречу, – полковник (генералы-то пешком по городу не ходят. – Б. С.). Видел представителей финской, словацкой, румынской и итальянской армий (мало). Основной контингент – немцы средних и старших возрастов. Есть среди них инвалиды, кривые и т. д., но много и совсем молодых.
Проходят курсанты летной и полицейской школ. Все приветствуют образцово, по уставу. Солдаты в городе ходят со штыком на поясе, офицеры и унтер-офицеры с пистолетами „вальтер“. Много элегантно одетых немок. Офицеры расквартированы по частным квартирам и частично в квартирах по шоссе на Дубно около аэродрома. По улице Словацкой, 4 расположен штаб связи. Во время моего наблюдения за этим штабом туда вошли полковник и капитан военно-воздушных сил. По улице Кенигсбергской в 50 метрах от улицы Немецкой помещается жандармерия, напротив гестапо (в действительности – СД, отдел безопасности Главного Имперского Управления Безопасности, выполнявший контрразведывательные функции и заменявший гестапо на оккупированных территориях СССР; в советских документах его ошибочно именовали гестапо. – Б. С.), рядом гебиткомиссариат и далее рейхскомиссариат. Это здание усиленно охраняется. По улице Немецкой, 26 находится политическая полиция.
Прием у рейхскомиссара по вторникам и четвергам. Кох живет якобы на верхнем этаже. Его частная квартира – на Монополевой улице, 23.
Город наводнен шпиками, агентами гестапо. На улицах у киосков трутся штатские с велосипедами… Офицеры СС отчаянно спекулируют казенным имуществом, папиросами, табаком и т. д. Я беседовал в кафе с двумя такими офицерами. Они заняты тем, чтобы нажиться и не попасть на фронт…».
Это донесение практически не содержит оперативной информации, которой могло бы воспользоваться командование Красной армии. Зато для историка оно ценно и сегодня, поскольку фиксирует то, что называется бытом войны. Кузнецов неслучайно фиксировал все эти мелочи: во что одеты солдаты и офицеры, как происходит проверка документов, где расположены основные учреждения. И особенно: как охраняется резиденция рейхскомиссара Эриха Коха, где он живет и когда осуществляет прием просителей (ведь лже-Зиберту предстояла «охота на Коха»). Все это нужно было для будущих разведчиков, которым предстояло работать в Ровно и других городах во вражеском тылу. Даже какой значок на пилотке у полицейских подробно описал: умельцам из отряда Медведева и в Москве предстояло сделать такие пилотки для партизан. И самому Николаю Ивановичу пришлось кое-что изменить в своей экипировке. Хотя забрасывали его под Ровно в самый канун осени, но почему-то снабдили только летним обмундированием. Пришлось срочно досылать осеннюю и зимнюю форму. А вскоре в отряде появился варшавский портной Ефим Драхман, которому посчастливилось бежать из гетто. Когда-то он классно шил театральные костюмы. Теперь закройщику приходилось поставлять реквизит для пьесы, где ставкой была жизнь. И Ефим не подвел. Пошитые для Зиберта френчи, бриджи и шинель не только сидели как влитые, но и ни одной деталью не отличались от тех, что носили настоящие офицеры вермахта.
Выяснилось, что в пилотке, в которой
Документы Кузнецова были надежны. Их сделали мастера своего дела на подлинных немецких бланках. Более 70 раз Зиберта проверяли патрули и ни разу ничего не заподозрили. Кроме, быть может, последней проверки, когда уже были разосланы ориентировки на мнимого обер-лейтенанта. В Ровно Кузнецов посещал рестораны и казино, знакомился с офицерами, получал от них определенную информацию, главным образом о переброске тех или иных дивизий на различные участки фронта. Однако время жизни такой информации было невелико – всего несколько дней. Эти дни как раз уходили на то, чтобы добраться до отряда Медведева и передать оттуда радиограмму в Москву. К моменту, когда радиограмма доходила до советского командования, прибытие неприятельских соединений фиксировалось уже фронтовой разведкой. Правда, в ноябре 42-го, в разгар Сталинградской битвы, Дмитрий Николаевич рискнул направить в Ровно радистку, но через шестнадцать дней ее пришлось отозвать в отряд. В городе, где были радиопеленгаторы и полно полиции, работать стало слишком опасно. Вот и получилось, что, имея задатки превосходного разведчика, Кузнецов в этой области мог приносить только очень ограниченную пользу.
Главное же, чем занимался Кузнецов-Зиберт в Ровно, был террор. Ему удалось уничтожить несколько высокопоставленных чиновников рейхскомиссариата. Высокопоставленных, замечу, только в масштабах оккупированной немцами Украины. В истории же Второй мировой войны их имена сохранились только благодаря кузнецовским покушениям. Главной же мишенью для обер-лейтенанта Пауля Зиберта был сам рейхскомиссар и по совместительству гаулейтер Восточной Пруссии (по нашему – первый секретарь Восточнопрусского обкома партии) Эрих Кох. Кузнецову даже удалось попасть на прием к нему. Предлог был подходящий. Проживавшая в Ровно разведчица Валентина Довгер была мобилизована для отправки на принудительные работы в Германию. Она обратилась с заявлением Коху, где указывала, что является «фольксдойче» (этнической немкой) и невестой обер-лейтенанта вермахта Пауля Зиберта. Валя просила разрешить ей остаться в Ровно и работать здесь в немецких учреждениях. В результате Валя и Зиберт были приглашены на прием к рейхскомиссару: обер-лейтенант собирался хлопотать за свою «невесту». В описании Д. Н. Медведева события в этот день, 31 мая 1943 года, развивались следующим образом:
«Адъютант Бабах, щеголеватый офицер в форме гауптмана, сразу узнал в вошедших протеже своего земляка Шмидта (дрессировщика собак Коха. – Б. С.), которым он, Бабах, сам заранее заготовил пропуска. Он проводил их на второй этаж, в приемную. Здесь сидело уже несколько офицеров. В кресле у окна, ожидая вызова, скучал тучный генерал.
– Я доложу о вашем приходе, – сказал Бабах и скрылся за дверью. Маленький юркий армейский офицерик конфиденциально спросил у Кузнецова, кивнув на Валю:
– Ваша?
– Да, – сказал Зиберт, посмотрев сверху вниз на армейца, давая этим понять, что его – Зиберта – нисколько не интересует мнение других.
– Говорят, гаулейтер сегодня в хорошем расположении духа, – как бы извиняясь за свой неуместный вопрос, сказал офицер. – Мы ждем его уже больше часа.
Приоткрылась тяжелая дверь. В приемной появился адъютант.
– Вас готовы принять, – произнес он, глядя на Валю.
Остановил поднявшегося с места Кузнецова:
– Только фрейлейн.
Кузнецов смешался. Он не ожидал, что вызовут не его, а Валю. Овладев собой, он сел в кресло и обратился к офицерику с первой же пришедшей на ум, ничего не значащей фразой.
…Валя сделала лишь шаг вперед, как к ней в два прыжка подскочила огромная овчарка. Валя вздрогнула.
Раздался громкий окрик: „На место!“ – и собака отошла прочь.
Только теперь Валя увидела, что в глубине, под портретом Гитлера, за массивным столом, развалившись в кресле, восседал упитанный холеный немец с усиками под Гитлера, с длинными рыжими ресницами. Поодаль от него стояло трое гестаповцев в черной униформе.