Невидимый всадник
Шрифт:
Он сказал негромко:
— Мало того, что вы дерзки, вы еще и невнимательны. Я сказал: «…должен бы иметь солидный вид». «Бы»… Но, если нет вида, ничего не поделаешь. Авторитет суда держится не на внешнем виде его работников.
Я молчала.
— Через год, — продолжал прокурор, — вы должны получить самостоятельный участок работы. За этот год вы обязаны набраться опыта.
«Черта с два его наберешься», — подумала я.
— Так вот, — сказал Самсонов, — я принял решение: вы пройдете практику у народного
Он встал. Я встала тоже.
— До свидания, товарищ Самсонов.
— До свидания, товарищ Смолокурова.
В коридоре я с размаху налетела на Лешу Гуревича, секретаря коллегии защитников. Леша имел удивительное свойство: первым узнавать все новости.
— Тебя к Шумилову! С тебя причитается!
Я схватила его за рукав:
— В чем дело? Шумилов же старший следователь!
Леша свистнул:
— Уже нет. Со вчерашнего дня. Сам попросился в районные. Ближе к жизни преступного мира…
— А Станишевский?
— Что Станишевский? Уходит в институт, преподавать.
— Но Шумилов ведь против практикантов…
— Уже нет. Просил кого-нибудь побойчее.
Леша побежал дальше, а я осталась стоять озадаченная. Побойчее я или нет?
События развивались благоприятно, если не считать одного: Шумилов просит дать ему практиканта. Но не меня же… А вдруг выставит меня вон?
Иону Петровича Шумилова я видела всегда издали, он мне казался совсем молодым. Фигура у него была легкая, движения быстрые, что при небольшом росте создавало впечатление какой-то мальчишестости.
Но теперь, когда он сидел напротив меня и нас разделял только стол, я увидела у него на лбу морщины и даже тоненькую седую прядь в волосах, которые он носил гладко зачесанными назад. Его узкое лицо с длинноватым носом казалось бы незначительным, если бы не глаза. В серых глазах, близко, по-птичьи, посаженных, высматривалась усталость. Но, несмотря на это, в них была пристальность, какой-то лучик словно обшаривал быстро и нервно темные углы. Впрочем, может быть, это мне показалось.
Шумилов не носил ни френча с галифе, как это было принято у «ответработников», ни кожаной куртки. На нем был вполне старорежимный костюм: пиджак с жилетом. И хотя галстука он не носил — еще чего не хватало! — казалось, что галстук был бы тут уместен.
Конечно, мне бы хотелось, чтобы мой начальник и учитель был похож на Шерлока Холмса. Но этого не было. Шумилов не сосал трубку, не кривил губы в иронической усмешке и не ошарашивал собеседника неожиданными вопросами. Голос у него был тихий и тоже какой-то незначительный.
Нет, он не был Шерлоком Холмсом. Но зато он был Ионой Шумиловым. В моих глазах это значило много больше. Кто такой Шерлок Холмс? Способный детектив, служащий в конечном счете капитализму. А Иона Шумилов — блестящий советский следователь, стоит на страже
И вот теперь, по крайней мере год, я буду вместе с ним каждый день. Конечно, я не стану переписывать скучные бумаги. Кто станет их переписывать, меня мало заботило. Я буду выезжать на места кошмарных преступлений, распутывать нити сложных дел, высказывать гениальные догадки, поражающие самого Шумилова, и в итоге — сражать преступников системой полновесных улик.
Мои мечты прервал будничный голос моего начальника:
— Мы примем часть района у нарследа 8-го участка, значит, и часть его дел.
Что же, это мне нравилось. Я не боялась работы. Лишь бы не побоялись мне ее доверить.
— Нам нужен расторопный секретарь.
Интересно, кого возьмет в секретари Шумилов? Иона
Петрович, конечно, выберет лучшего из секретарей.
Наша — наша! — камера помещалась в здании губсуда, наш район был самым оживленным и теперь будет самым крупным.
— Мы — мы! — могли сманить любого секретаря. Но кого надо сманивать?
— Мотю Бойко, — вдруг сказал Шумилов.
— Мотю Бойко?
Я едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Не было в суде большего плута, чем Мотя Бойко. Пользуясь тем, что его начальник — следователь 8-го района, старый большевик Ткачев, получивший чахотку в якутской ссылке, — часто отсутствовал, Мотя вершил все дела лично.
Но так как я приняла твердое решение быть выдержанной и не соваться со своим мнением, когда меня не спрашивают, я промолчала.
Шумилов словно отгадал мои мысли и сказал:
— Мотя Бойко будет у нас вполне на месте. Мы с вами будем его направлять.
Я оценила это «мы с вами» и поспешила согласиться.
— Давайте пойдем в камеру нарследа-восемь и посмотрим, как там произрастает Мотя Бойко.
Мы отправились.
Дорога шла мимо бывшего женского монастыря. У ворот сидели на лавочках бывшие монашенки, ныне члены артели «Ручвяз». Это неблагозвучное название было стыдливо написано от руки на небольшом листе бумаги, наклеенном на заборе. Кроме того, там еще стояло в скобках: «На спицах и других инструментах».
— Интересно, что это за «другие инструменты»? — заметил мой начальник.
Я объяснила, что имеется в виду крючок для ручного вязания. Все, что касается монашенок, было мне прекрасно известно. Когда я училась в младших группах — классов уже не было, — папа меня определил на квартиру в монастырь, чтобы я «не баловалась».
В настоящий момент монашенки «ручвязом» не занимались, а лузгали семечки и лениво переругивались.
Невдалеке, на паперти древней маленькой церкви, сидели слепцы и, яростно накручивая ручку цитры, деревянного ящика со струнами, дружно ныли на невероятной смеси украинского с русским: