Невинная девушка с мешком золота
Шрифт:
— А кому принадлежали голоса? — не унимался сенешаль.
Сперва девушка хотела сказать «людям», но вдруг сообразила, что это будет как-то неубедительно. Поэтому она указала пальцем стальной перчатки куда-то вверх — так всегда делают в Еруслании, не желая к ночи поминать царскую власть.
Этот немой ответ поверг придворных в еще больший восторг.
Седой сенешаль многозначительно поднял руку, призывая к молчанию.
— Всё сходится, — сказал он. — А для чего ты облеклась в боевые доспехи, что несвойственно женскому полу?
Девушка задумалась.
— Так ведь мало ли
И она потрясла в воздухе алебардой — той самой, для уборки. Она даже тряпку позабыла смотать с острого наконечника, так торопилась покинуть страшный замок.
— Подожди! — взволнованно вскричал старец и жестом принял алебарду из её рук. Потом осторожно развернул всё ещё влажное полотнище.
Тут уж восторгу толпы вообще не стало предела.
— Тихо! — рявкнул сенешаль. — Агенты Инквизиции повсюду!
И добавил — уже приглушённо:
— О мои добрые соотечественники! Она не только произносит слова с эльзасским выговором! Она не только слышала вещие голоса свыше! Она не только облачилась в мужскую одежду! Она ещё и принесла утраченное знамя королей Франции!
И тяжело опустился на колени, лобызая сырую ткань.
И все опустились на колени, кроме карлика, который у себя на троне прекратил баловаться картами, а встал на сиденье и необыкновенно ловко перекувырнулся.
«Ну, я им угодила, — с облегчением подумала Аннушка. — Как ладно с тряпкой-то получилось! Вот бы и дальше так!»
Тут голос ветерана задрожал. По его седой бороде пробежал паучок, дотоле скрывавшийся от безжалостной уборки в складках священной тряпки.
— А теперь, дорогая моя, — сказал Этьен де Лабрюйер, — выполните своё высокое предназначение: подойдите к нашему драгоценному дофину и приветствуйте его, как подобает приветствовать особу королевской крови...
«Дофин значит дельфин, — поспешно вспоминала и быстро рассуждала Ерусланская девственница. — Дельфина я видела на картинке в бестиарии. Это рыба, а тут никто на рыбу не похож. Значит, так здесь принца кличут. А принца они переодели — хотели, чтобы он на принца не походил. Чтобы я, значит, его отыскала по своему предназначению. А кто здесь более всего на принца не походит?»
И Аннушка двинулась вдоль прохода, внимательно вглядываясь в собравшихся. Шла она очень медленно, вся геройская сбруя на ней погрохатывала — всё-таки не умела она её носить как надо. Иногда Аннушка задерживалась глазами на каком-нибудь миловидном молодце, но потом досадливо морщилась и следовала далее. Придворные тоже страшно волновались, но никаких указующих знаков ей не делали...
Внезапно она звонко топнула ногой в стальном башмаке и решительно направилась к трону. Взошла по ступеням возвышения, сняла с головы шлем, отчего волосы её, собранные в пучок, рассыпались по кирасе, и опустилась на одно колено. Какая-то железяка впилась ей в поясницу
— Любезный дофин, — сказала она. — Милый мой карлик. Ты напрасно прикидываешься паяцем. Кончай дурака валять и займись делом!
Последних слов, впрочем, никто не понял — сошло за эльзасское наречие.
Если бы сенешаль предусмотрительно не погрозил бы толпе французов хорошим кулачищем, то вопль торжества услышали бы, наверное, и в самом Солнцедарё.
Карлик прямо с трона прыгнул ей на руки.
— Здравствуй, сестрица! — пропищал он. — Долго же я ждал! Теперь будет с кем в пикет перекинуться!
...Служанки под надзором придворных дам переодели Аннушку в роскошное и тяжёлое платье рытого бархата, ноги обули в отороченные беличьим мехом башмачки, волосы зачесали назад, чтобы лоб стал как можно выше, и увенчали высокой остроконечной шапкой с вуалью.
«Я теперь сама как королева, — думала Аннушка, глядя в зеркало. — Но вот как бы они меня не вздумали за этого карлика просватать! Ведь не с титулом жить, а с человеком!»
— Увы, милая Жанна, — сказал ей потом за праздничным столом старый сенешаль. — Наш бедный дофин действительно безумен, да что поделать — ведь он единственный, в ком течёт древняя королевская кровь. Но сколь блестяще выдержали вы последнее испытание! А ведь мы его нарочно усложнили по сравнению с тем, о котором говорилось в забытом предании! Но теперь в вашей тождественности никто не сомневается. Вы поведёте наше войско на Орлеан, и Франция перестанет наконец быть жалким кардинальством и снова станет великой державой! Кстати, как попало к вам в руки священное знамя?
— Неведомая сила заставила меня снять со стены именно его, — чистосердечно призналась девушка. — Голос был...
— А где вы его взяли?
«Вот же неймётся ему! — рассердилась Аннушка. — Что же сказать? Уж не правду ли?»
— А в замке у этого... Ну, борода у него ещё такая... Толстая, синяя...
— Я так и думал! — восторженно вскричал Этьен де Лабрюйер. — Ваше высочество! Друзья мои! Наша отважная девственница вырвала драгоценное полотнище из нечистых лап кровавого безумца Жиля де Лаваля! Никому, даже отважному Жану Бастарду это не удалось! Как же вы смогли с ним совладать? Вы, девственница?
«Нехорошо по-французски-то невинность звучит — „пюсель“! Всё равно что „сикуха“! Ну да ладно!»
— Хитростью, — потупилась девушка. — Не драться же было с полудурком.
— Не скромничайте. Вы отняли его в честной схватке! Вы поразили злодея!
«Кабы так, — вздохнула про себя Ерусланская девственница. — Боюсь, он много девок ещё изведёт... Может, вот и сейчас...»
ГЛАВА 50
Как же тяжело всё-таки быть девушкой! Ещё того тяжелей оставаться! А тут тебя бьют по башке железной рукой, хватают за волосы, влекут неведомо куда! Хуже, чем плохо!
«Да на кой я ему, кабану, сдался? — соображал атаман, медленно приходя в себя. — А здоров, сволочь! Как будто и вправду не человек, а чучело стальное! И куда это он меня привез? Конь у него добрый, да и на коня не больно похож... Кони храпят, когда долго скачут... И как долго? И почему друзья за меня не вступились? И Рахит этот английский ушами прохлопал — тоже мне, горец-разведчик...»
Одно утешало: пистоль кузнеца надёжно покоился там, где положено: промежду прекрасных персей. В случае чего можно застрелиться...