Невинная для Лютого. Искупление
Шрифт:
— Удавлю, сука! Еще раз сделаешь ей больно, я тебя живьем съем!
— Что здесь происходит?! — Над нами навис Кирсанов. — Лина!
— Мальчики развлекаются, — иронично отозвалась жена, но смотрела на меня расширившимися глазами, в которых плескалось небо. Губы Ангела приоткрылись, грудь часто вздымалась. Миг, и она спрятала явное возбуждение под опущенными ресницами. — Пап, Григорий заявил, что принимает дела отца. Носову настолько плохо?
— Его не отпускают из больницы, а дела стоят, — недовольно ответил Кирсанов и воскликнул: — Лина, ради бога, отзови своего зверя. Он же
— Моего зверя, — с улыбкой повторила Ангелина и, приблизившись, наклонилась и нежно поцеловала меня в губы. Шепнула: — Я проверю Сашу, а потом прыгну в постель. Ты можешь добить Носова и сесть в тюрьму или же отпустить и присоединиться ко мне.
Прикоснувшись к моей щеке кончиками пальцев ещё раз, она удалилась. Кирсанов глянул исподлобья:
— Слава, вызови врача.
— Носик и сам дойдет, — я потянул блондинчика за грудки и порвал ему рубашку. Ничего, переживет.
Гриша встал на слабые ноги, что-то хотел вякнуть, но я его остановил, притянув к себе так, чтобы тесть не услышал то, что я скажу.
— Еще раз появишься, разошлю твои позвонки по всему миру голодающим собакам, — выкрутив его пальцы, дождался реакции. Гриша сдавленно заскулил и закивал. — А пока живи. Но учти… Только посмей глянуть в сторону моей семьи. Пожалеешь, что родился на свет, — я развернул его вокруг себя и пнул под зад. — Слава, вытолкай его в сугроб, и больше эту шваль на порог не пускать.
Кирсанов прищуренно следил за уходом Носова и его побитой свиты, а потом повернулся ко мне.
— Носовы… — начал он, но я перебил взмахом руки.
— Извините, я вас покину, — и мило-мило заулыбался, отчего брови Кирсанова удивленно поползли на лоб. — Ваша дочь просила ей помочь, — я картинно поклонился и взбежал по лестнице.
Кровь пульсировала в висках, горло пережало горячим воздухом и возбуждением, брюки впереди натянулись, стало жарко. Я раздевался на ходу. Расстегнул брюки, выбросил по дороге пояс. Стащил пуловер, бросил его в коридоре. Остался в тонкой белоснежной футболке, что обтягивала разогретые мышцы.
Так вот каким она хочет меня видеть? Зверем, который можешь встать на защиту. Лютым, который подставит голову, жизнь отдаст за нее и детей. Но разве Лина не понимала и не видела этого раньше? Или мне нужно защищать ее и от себя самой?
Я распахнул дверь в нашу спальню и ожидал увидеть, что угодно, но не…
Глава 32
Ангел
Меня трясло. Я смотрела на довольного собой Григория, и тошнота подкатывала к горлу. Живот сжимался, дочка недовольно ворочалась, а я ничего не могла с собой сделать. Перед внутренним взором так и мелькали картины прошлого. Эта вот белозубая улыбка, и ужас, который выкрутил меня, будто убийственный водоворот, и нападение.
Тогда меня спасли люди Лютого, но пережитый кошмар часто возвращался ко мне по ночам, и тогда я просыпалась в слезах и холодном поту.
Видеть Носова это как снова окунаться в грязь, ощутить противные прикосновения и слышать жуткие слова. Я не понимала, почему отец так легко согласился принять Григория в нашем доме. Ведь папа знает, чего мне будет стоить снова общаться с тем, кто бросил меня, будто кусок мяса волкам.
Деньги. Бизнес. Для отца дело всегда было на первом месте. И убеждение, что деловой человек не будет смешивать личные дела и работу.
Меня же тошнило от необходимости разговаривать с тем, кому хотелось выстрелить в лицо. Чтобы стереть эту противную улыбку.
Потому, когда Лёша ворвался смерчем и сломал Григорию нос, я едва не зарыдала от обрушившихся на меня эмоций. В эту минуту я простила ему и холодность ко мне, и заигрывания с Настей, и даже слова о разводе. Я не смогла сдержаться и поцеловала мужа при всех.
Я поцеловала своего Лютого зверя. Моего!
Меня трясло.
Сейчас, когда я вернулась в спальню, которую считала нашей, но где мы лишь ночевали и так редко были мужем и женой по-настоящему, я не могла успокоиться.
Дочка крутилась, и я понимала, что слишком сильно нервничаю, но ничего не могла с собой поделать. Стоило вспомнить абсолютно чёрные налитые бездной ярости глаза Берегового, как между ног всё начинало пульсировать.
Пойдёт ли он за мной? Дрожащими руками я стягивала с себя одежду. В шкафу нашла давно подаренный мне мужем комплект эротического белья. Я так и не решилась его надеть, а сейчас смотрела на крошечный треугольник белоснежного кружева с улыбкой.
Впервые за долгое время я не испытывала ненависти. К белому цвету. К белью. К Лютому. Надев трусики, вынула из фирменного пакета короткую сорочку с высокими разрезами. В обычное время она бы прикрыла моё тело, но сейчас едва скрывала налитую грудь, а выступающий живот обтекали пенные кружева.
Глядя на себя в большое зеркало, я любовалась отражением, впервые ощущая себя сексуальной. И пусть я напоминала яблоко на палочке, на губах моих играла улыбка, а глаза блестели.
Его увидела в зеркале, позади себя, но не обернулась. Застыв на месте, смотрела на мужа, который выглядел сейчас диким необузданныи викингом. До пояса обнажённый, он медленно стянул брюки и, отбросив их, выпрямился во весь рост. Я залюбовалась мощным телом Лёши, его широкими плечами, украшенными шрамами руками, поджарым животом, большим напряжённым членом и мускулистыми ногами.
— Ты красивый, — голос мой прозвучал хрипло.
Леша подошел ближе. Подкрался. Опустил глаза и огладил мою спину, ягодицы и ноги горячим взглядом. Это буквально ощущалось, по телу ползли кипящие реки вожделения, отчего хотелось запрокинуть голову и задышать в потолок, прошептать что-то, попросить что-то… Умолять.
— Твой зверь, Ангел… — сказал Леша глухо-сдавленно и, встав за спиной, положил ладони на мою талию. Сильные пальцы сплелись в замок на животе, и муж потянул меня к себе, заставляя почувствовать его возбуждение и жажду. — Ты будто взбитые сливки, так и хочется тебя всю облизать, — его низкий голос блуждал позади, рассыпая мурашки по всему телу. Когда малышка упруго толкнулась навстречу Береговому, он тихо засмеялся и нежно укусил меня за плечо. Руки переместились выше, пересчитали ребра, а потом настойчиво накрыли грудь. Порочно отодвинули кружево лифчика, заставив меня покраснеть под цвет налитых тугих бутонов, что гордо уперлись мужу в ладони.