Невинная для Лютого. Искупление

Я бежал. Быстро, на пределе возможностей.

Вязкая мартовская грязь липла к тяжелым сапогам, бегунок куртки, в котором застряла плащевка, терзал при движении подбородок, и горячая кровь скользила по шее. Руки были скованы наручниками, а кусок обшивки машины болтался на бедре и рвал джинсы острыми пластмассовыми краями.

Жуткую весть принес сегодня адвокат, забирая меня в суд.

После этой новости у меня душа завернулась в спираль, и ждать приговор я отказался. Все остальное утратило смысл, стало блеклым и тусклым, потеряло вкус и цвет.

Ангелина в опасности. Ребенок под угрозой. И события прошедшего месяца разлетелись пылью моего безумия и желания выйти на свободу, толком и не ответив за свои преступления.

Я спасу семью, чего бы это не стоило. Даже если придется нарушить закон, удвоить срок за побег, все равно пойду на крайние меры. Не смогу жить, если с женой что-то случится. Я пережил гибель любимого человека, больше не хочу — лучше сразу в гроб.

Однажды я уже поступил, как слабак, но Лешка Береговой тогда умер, вместо него теперь Лютый.

Когда мы ехали в суд на служебной машине, я понял, что другого шанса сбежать не будет. Руки были прикованы к перегородке по центру, будто я опасный преступник, и ни одной возможности остановить авто и раствориться в суматохе города. Ни одной поблажки. Хорошо хоть не в клетке везут, автозак сломался по пути в ИВС, и меня забрали лешковушкой.

И через час мне помог случай. Жестокий, смертельный шанс, но выбирать не приходилось.

Я бежал. Все дальше и дальше по трассе от дымящейся машины, увязая сапогами в весенней каше, разрывая грудь холодным воздухом, рассекая плащевку куртки о кусты. Где скрыться? Куда бежать? Лесок в пятистах метрах отсюда выглядел реденьким. В нем настолько крупного, как я, человека заметить проще-простого — нужно искать что-то посерьезней для укрытия.

Я свернул с дороги и помчался через пригорок. Память подсказывала, что заброшенный поселок и старый разваленный мост должны быть по левую руку. Дорога туда давно закрыта, власти не могли поделить финансирование, потому строительство заглохло на стадии возведения стен. Вскоре на месте заложенного поселка вырос настоящий постапокалиптический город-руина. С домами прошитыми насквозь деревьями, покосившимися стенами и выглядывающими из-под веток кирпичными кладками.

Когда за спиной заревели сирены скорой и полиции, я поскользнулся и съехал в ложбину. Пока катился с высоты в несколько метров, или стекло, или штырь, что торчал из земли, глубоко врезался в ногу.

Да чтоб тебя! Водитель, которого я вынужденно вырубил, наверное, уже очухался и вызвал подмогу. Стоило крепче его привалить, зря пожалел.

Нужно спешить!

Я только задумался, как мне сбежать после возвращения из суда, как авария, почти провидение, открыла мне дверь на свободу. Жизнь подкинула горсть везения, как шинку голодной собаке.

Оттепель и грязь затрудняли бег, а еще мучило, что я бросил в разбитой машине людей. Мог ведь помочь, но сбежал. Вдруг там кто-то выжил.

Но раз мне так подфартило и не раздавило грудой мятого железа, я не упущу шанс спасти свою семью.

Адвокату и сопровождающим повезло меньше. Когда машина перевернулась, и нас на кашеобразном снегу занесло в кусты, окно со стороны лысого и довольно добродушного мужичка, проткнуло колючими ветками и почти достало до водителя. Выжить адвокат не мог, там и проверять нечего. Я столько крови еще никогда не видел.

Меня с двух сторон зажимали погибшие конвоиры. Один разбил голову о стекло и, как адвокат, влетел в ветки, второй вмазался в водительское сидение и не двигался, как кукла, насаженная на штырь. По его правому плечу стекала темная кровь.

Сжав зубы, я тряхнул головой, чтобы избавиться от болезненной удавки, что перехватила паникой горло. Соображал, как выбраться из машины. Не хватало еще подохнуть из-за того, что кто-то не справился с управлением на скользкой дороге. Я лучше умру в честном бою, чем так глупо.

В ушах гудело от удара по голове, даже не помню обо что, на зубах хрустело стекло, а язык обдавало железистым вкусом крови. Заметив, что водитель очухался и тянется к рации, я рванул руки с наручниками на себя, выдрав пластик и металлический стержень из перегородки, явно не предназначенной для сдерживания преступников, и толкнул спинку сидения. Водитель ударился лицом о руль, начал вырываться, как бешеный, и кричать: «Не двигаться! Оставаться на месте!», но я успел податься вперед и приложить его локтем по затылку, отчего мужчина быстро затих.

Оставалось только вывалиться из авто. Потратил еще минуту, чтобы вытащить водителя и, бросив его в снег, сорвался с места.

Я петлял мимо разрушенных домов и думал о жене. О том, как она приняла новость, что ей придется одной растить ребенка, пока меня не будет рядом. Как она согласилась ждать несколько лет того, кто ее обидел. Наверное, мне не нужны слова любви и признания, я и так понимаю, что она чувствует. Пусть любовь она проявляет не ко мне, а к малышу, но это многое значит.

И если бы не черная весть, я бы оставался в изоляторе и смиренно ждал своей участи. Расплаты за все, что сделал.

Я добежал до конца заброшенного поселка и споткнулся о спрятанный жухлой травой и снегом кирпич. Замер около стены, чтобы перевести дыхание. Кожа под наручниками стерлась до мяса, бедро заливало кровью, по левой щеке скользила вязкая горячая влага. Стерев ее рукой и звякнув железками, я понял, что далеко не убегу — в голове пульсировала знакомая агония, как после сотрясения. Я выпрямился и упрямо пошел дальше. Пусть и шатался, как пьяный. Не добегу, так дойду, не дойду, так доползу, но вернусь домой.

За спиной послышался взрыв. Я обернулся. Черное облако поднялось за кирпичными стенами. Закружилось, замоталось и, будто толстый великан, упало на поселок. Меня накрыло с головой удушливым дымом. Мир накренился, ушел в сторону, а потом перевернулся вверх тормашками.

Сергей был убит в камере — вот, что сообщил мне адвокат, и я понял, что бой еще не окончен.

День выдался солнечным, утренние лучи заглядывали в спальню и, жаля мне плечи, напоминали, что скоро придёт весна. Но меня это совсем не радовало.