Невиновные

Сименон Жорж

Я устанавливаю трехлетний срок. Если по истечении этого времени наше дело будет приносить убыток, я оставляю за собой право выйти из него без финансовых претензий, предоставив вам возможность искать другого инвестора…

Больше нет возражений?

— С моей стороны нет, — сказал Брассье.

— Нет, — пробормотал Селерен, слушавший вполуха.

Адвокат вынул из кармана золотую ручку, протянул ее в первую очередь Мейеру и положил перед ним четыре экземпляра контракта.

—

Подпишите здесь, — Мне не привыкать, вы же знаете…

Потом наступила очередь Брассье поставить свою подпись четыре раза, а затем — Селерена.

Мейер, должно быть, нажал электрический звонок, скрытый под обивкой, и, как по волшебству, появился официант с бутылкой шампанского урожая 1929 года.

— Вот как делаются дела, мсье Селерен. В воскресенье утром я еще не был с вами знаком. Сегодня четверг — и мы уже компаньоны, что бы нас впереди ни ожидало.

Он захохотал.

— За здравие нашего нового общества!

То ли из какой-то бравады, то ли сам не зная почему, Селерен осушил три бокала подряд, а так как он пил вино за обедом да еще портвейн в качестве аперитива, то голова у него закружилась.

Внезапно он поднялся и ушел, ни с кем не попрощавшись. Он был во власти своих черных мыслей. Что подумала бы Аннет, если бы присутствовала на подобной церемонии и видела, в каком он состоянии? Он брел по улицам наобум.

Селерен был почти что в своем районе. Всю свою жизнь он был трезвенником. Он не мог припомнить, чтобы хоть раз был пьян.

В конце набережной Турнель он вошел в бистро, хотя на ногах держался уже не очень твердо.

— Мне коньяк. Большую рюмку.

Он облокотился о стойку и посмотрел в зеркало позади бутылок. Хозяин был в рубашке без пиджака и в синем фартуке. В бистро никого не было, кроме рыжего кота, который подошел потереться о него.

— Гляди-ка! — сказал Селерен вполголоса. — Вот кому я интересен…

Потом он снова взглянул в зеркало. Хозяин, который многое повидал, обратился к нему с улыбкой:

— Это уже не первый, верно?

— Не первый что?

— Не первый бокал коньяка…

— Знаете, мсье, вы ошибаетесь. Я только что пил шампанское «Поммери» урожая тысяча девятьсот двадцать девятого года… Три бокала… Нет, четыре… А до того пил шамбертен… А до шамбертена… Уже не помню…

— Сейчас вы будете мне рассказывать, что были в «Серебряной башне»?

— И это будет истинная правда… Я там был в отдельном кабинете…

Наверное, я становлюсь пьяницей… Я должен был начать спиваться раньше, когда умерла жена, но как-то не подумал об этом… Повторите…

— Думаете, стоит?

— Не бойтесь… Я скандалить не буду… Я человек безобидный… Понимаете — безобидный…

И он показал язык своему отражению в зеркале.

Он

никак не мог прикурить сигарету, потому что у него тряслись руки.

— Я живу на другом берегу Сены, на бульваре Бомарше, но мне не хочется прямо сейчас возвращаться домой… Мне нужно зайти в мастерскую… Без меня им не обойтись… Это замечательные ребята, лучшие среди ювелиров Парижа…

— Вы ювелир?

— Да, мсье… А с сегодняшнего дня у меня есть собственный магазин… Как вы думаете, где у меня магазин?

— Не знаю…

— В Довиле… Я никогда не был в Довиле… Похоже, это лучшее место в отношении клиентуры…

Он говорил и говорил, и в то же время ему хотелось плакать.

— Сколько с меня?

— Три франка восемьдесят сантимов…

Он порылся в карманах, отыскал деньги.

— Вы хороший человек… — сказал он перед уходом.

Он перешел через Сену, остерегаясь машин.

«Достаточно одного несчастного случая в семье… «.

Потом засмеялся: «Мейер еще не успел подписать мой страховой полис».

Этот чертов Мейер получит страховку за меня, если случится несчастье.

«Хоть узнаю, сколько я стою на рынке… «.

Ему хотелось прогнать мрачные мысли. Разве он мог воскресить свою жену?

Она умерла. Все умирают в конце концов. Ее похоронили в Иври, и он выбрал ей на могилу скромный надгробный камень. Когда-нибудь он воссоединится с нею.

А дети? Что дети? Они думают только о себе. Ни разу не позаботились о нем. Нет! Жан-Жак советовал ему снова жениться, словно быть вдовцом как-то постыдно.

А если он сам хочет остаться вдовцом?

Он оказался перед мэрией, куда приходил повидаться с мадам Мамен. Это была начальница Аннет. По своему облику она замечательно подходила к своей должности. Аннет, видно, была одной из ее любимиц. Все любили Аннет. На нее смотрели с симпатией и даже с нежностью. От нее исходило столько энергии, хоть и была она маленькой и хрупкой. О себе она никогда не думала. Думала о других.

А как смотрели на него? Вряд ли кто-нибудь обращал на него внимание, разве только товарищи по мастерской да Натали.

Натали его любила. Но ведь она была уже совсем немолода. Долго работать она не сможет. Что же он тогда будет делать? А когда она умрет?..

Над этими вопросами он не задумывался, когда был молод. Он будет не просто вдовцом, а старым вдовцом, будет ходить покупать еду поблизости от дома на себя одного…

Он добрался до улицы Севинье и медленно поднялся по лестнице, держась за перила. При виде его мадам Кутано остолбенела. Было очевидно, что он выпил сверх меры.

— Зайдите в мастерскую… У меня есть очень важная новость для вас всех…