Невиновные

Сименон Жорж

— Если вы действительно видели, как моя жена вышла из дома…

— Только теперь вы пришли спросить меня об этом? Не очень-то вы торопились…

— Вы ее видели?

— Как вас сейчас вижу. После того как это случилось, я посмотрел на номер дома. Сорок девятый. Там еще две медные таблички слева от входа, какие бывают у врачей. Да полиция все это знает…

— Она бежала?

— Не то чтобы бежала… Шла очень быстро, как человек, который спешит, и вдруг захотела перейти

улицу… Шел сильный дождь… Она поскользнулась и упала прямо перед колесами грузовика…

— Вы уверены, что она вышла из какого-то дома?

— Я достаточно наблюдателен, чтобы быть в себе уверенным.

— Благодарю вас… Извините, что побеспокоил…

Он вернулся на метро до станции «Авеню Георга Пятого». В самом деле, он взялся за это слишком поздно, но если до сегодняшнего дня он ничего не делал, так это из уважения к жене. Точно так же за двадцать лет брака он ни разу не открыл ни одного ее ящика.

Начал он с номера сорок седьмого. Ему повезло: консьержка была у себя. У него в бумажнике все еще хранилась фотокарточка Аннет.

В помещении пахло тушеным мясом с луком. Консьержка была молодая и приветливая.

— Если вы насчет найма квартиры…

— Нет.

Он протянул ей фотографию.

— Вы когда-нибудь видели эту женщину?

Она внимательно посмотрела, потом подошла к окну, чтобы лучше видеть.

— Она мне кого-то напоминает… Даже этот белый воротничок… Не та ли это дама, которую задавила машина недалеко отсюда?

— Да. Приходила ли она к кому-нибудь в вашем доме?

— Нет, насколько я знаю. А проникнуть в дом так, чтобы я не знала, очень трудно. Особенно после обеда, когда я шью в маленькой гостиной…

— Благодарю вас… Извините…

Он то и дело извинялся. Наверное, от застенчивости, которая сохранилась у него с детства.

Соседний дом был побогаче. Консьержка подметала лестницу, и ему пришлось подождать перед застекленной дверью швейцарской, пока она спустится с ведром в одной руке и шваброй в другой.

— Что вам надо?

Она была постарше консьержки из сорок седьмого, и у нее были маленькие подозрительные глазки.

— Меня зовут Селерен…

Он воображал, что все должны знать подробности несчастного случая и фамилию жертвы.

— И что же вы хотите этим сказать? — И она добавила, открывая дверь швейцарской:

— Подождите, пока я освобожусь от этого…

Черная кошка спрыгнула со стула, на котором лежала бархатная подушечка, и, выгнув спину, стала тереться о ноги посетителя.

— Проходите. И скажите мне прямо, что вам от меня нужно. Надеюсь, вы не продаете пылесосы или энциклопедии? А что касается ясновидящей с шестого этажа, так

она уже почти год, как умерла… А люди все еще приходят и спрашивают ее…

Как бы нехотя он протянул фотографию.

— Вы знали эту женщину?

Она с живостью подняла голову и посмотрела на него более внимательно.

— Вы ее муж?

— Да.

Она явно колебалась.

— Вы обращались в полицию?

— Да, и снова обращусь, если понадобится.

В груди у него сжалось, ноги дрожали. Было очевидно, что консьержка знала нечто для него очень неприятное.

— Вы давно были женаты?

— Почти двадцать лет.

— Так вот, восемнадцать лет она приходила сюда.

В горле у него встал комок, он едва мог говорить. Теперь он проклинал сержанта Ферно и его двусмысленный тон.

— И часто она приходила?

— Не каждый день, но не меньше трех раз в неделю. Ничего не поделаешь!

Раз вы муж, так имеете право все знать, так ведь? Сперва, когда они сняли квартиру, я приняла их за супругов… Всем занимался он: покупал мебель, обои, словом — все-все… И должна вам сказать, что все это роскошное…

— Он расторг договор?

— Нет. Иной раз он приходит сюда… Ночевали они здесь, по-моему, не больше двух раз… Первый раз года три назад…

Да, тогда Селерен ездил ненадолго в Антверпен покупать камни.

— Другой раз, — продолжала консьержка, — несколько месяцев назад… Про этих двоих можно сказать, что они любили друг друга. Мсье Брассье всегда приносил ей всякие лакомства, он приходил первым…

— Как вы его назвали?

Он не верил своим ушам.

— Мсье Брассье, а что? Он же должен был назвать свое настоящее имя, чтобы оформить договор… Сперва я подумала, что долго это у них не протянется, что вскоре станут приходить другие женщины… Так нет… Они все время были такими же влюбленными, как в первые дни…

— Человек, о котором вы говорите, действительно Жан-Поль Брассье?

— А кто же еще?

— И долго они оставались наверху?

— Обычно он приходил около трех, она немного попозже. А уходила между пятью и шестью и всегда торопилась…

— Кто там делал уборку?

— Я… Потому-то я их и знаю хорошо… Представьте себе, в спальне стены обиты желтым шелком… Повсюду шелк… Когда она приходила и уходила, на ней не было ничего нарядного… Почти всегда костюм или платье цвета морской волны. Но если бы вы видели постельное белье и халаты там наверху…

Он не посмел попросить ее подняться в квартиру. Он был ошеломлен. Удар оказался сильнее, чем смерть его жены.

Его жены? Он больше не смел употреблять это слово.