Невольница судьбы

Гущина Яна

Время летело, оставляя в прошлом дни и недели. Мы с Рэшмой продолжали работать в доме Клесси. Как только уходили мужчины, мы тоже направлялись на работу.

Путь был не близким, и мы трещали без умолку.

— Рэшма, я вот никак не пойму, если к изгнанникам так плохо относятся, то почему они не покинут город и не создадут общину на бесхозных землях?

Подруга посмотрела на меня, как на умалишённую и даже не сразу ответила, обескураженная моим вопросом. То, что он оказался глупым, поняла по выражению её лица. Эх! Ну не могу же я признаться ей в том, что мои познания о её мире настолько скудны, что неуместные вопросы так и сыплются из меня. В моём мире при подобном отношении к себе, люди давно бы мигрировали

в другие страны в поисках лучшей доли. И ни одна женщина не потерпела бы, чтобы её унижали и пользовались ею, как вещью. Так что в моих глазах глупо выглядел их мир, а не мои вопросы о нём.

— И как тебе такое в голову могло придти? — несказанно удивилась она. — Я думала, что ты знаешь, что свободных земель нет. Так что общину для изгоев строить негде. Да и как ты себе представляешь массовый исход из города? Ты только вообрази, что будет, если все изгои соберут нехитрый скарб и выдвинутся в путь. Во-первых, нас никто не выпустит. Во-вторых, если убежать, то моментально сыщут. Каждый, кто удаляется от города без разрешения Элуваруса, становится объектом преследования. Ты что думаешь, одна ты умная, которая сообразила, что вне города мы смогли бы выжить, распахав и засеяв поля, заведя скотину и птиц. Постройка домов тоже не проблема — все мы люди работящие и быстро разобрались бы с возведением мазанок. Но мы не сможем покинуть город. Мы даже не имеем права незаметно переселиться в другую часть города.

— Но попытаться-то можно! Мне не верится, что Элуварусу хочется контролировать изгоев.

— А ему это и не надо, — небрежно подёрнула плечами Рэшма. — У него на это люди есть. Каждый, кто наделён магией, состоит либо в совете правления, либо работает на Элуваруса. У каждого своё дело. Кто-то обеспечивает безопасность внешних границ города, кто-то следит за порядком внутри него. Это только так кажется, что мы живём сами по себе. Пока выполняем свою работу, не лезем в чужую жизнь и не намечаем бунта, мы никому не нужны. Но стоит мужчинам прекратить работать в каменоломне и попытаться найти другую работу, как их ждёт кара.

Я напряжённо глянула на собеседницу. Столько всяких проблем с этой магией и контролем.

— Какая кара? — тут же спросила я, чтобы разобраться во всём до конца. — Хуже того, что с нами происходит, уже быть не может. Так что я не испугалась бы никаких наказаний.

— Да? — Рэшма прищурилась, пристально глянув на меня. — Ты забываешь, что кара коснётся не тебя, а твоих близких.

О! Ну, этого мне точно бояться не стоит! Если Элуварус отыщет моих родителей, то уверую, что он всемогущий. Я бы и сама хотела знать, как их найти, или хотя бы послать им весточку.

— У меня нет никого кроме Сэтмана, — призналась я. Отныне так и было. Все, с кем было связано моё прошлое, остались в моём родном мире, который находится фиг-знает-где.

Рэшма озадаченно насупилась.

— Значит, если ты замыслишь побег или бунт, то Элуварус примется за родственников Сэтмана. Возможно, для тебя они — посторонние люди, но не для него. Подумай, будет ли он счастлив, узнав, что из-за твоих вольных измышлений пострадают его родители.

Больше я не решилась говорить на эту тему, раз даже мысли о ней могут стать достоянием Элуваруса. Ещё не хватает, чтобы пострадали родственники Сэтмана. Для меня самой это неприемлемо, а для него и вовсе станет жестоким ударом. Раз тема запрещённая, то не стану её касаться. Так будет спокойнее.

Тут поняла, что если бы существовала возможность изменить наше положение, Сэтман уже воспользовался бы ею. Ведь он не простолюдин, а уроженец правящей семьи. Поэтому наверняка знал бы как можно извернуться, чтобы наладить наш быт. Но раз он смиренно трудится на каменоломне, значит, выбора нет.

Подумав о каменоломне, задалась ещё одним вопросом:

— Рэшма, насколько я знаю, замок Элуваруса всё время в движении.

Он перемещается туда, куда нужно хозяину. Но я не понимаю, как можно перетягивать всю эту махину, да ещё и каменоломню. Она-то за пределами города!

— Какая же ты потешная, — не сдержалась Рэшма, и рассмеялась. — Ну как можно не понимать самую простейшую вещь в мире? Магия может не только замки перемещать, но и время останавливать. А ты пытаешься осознать процесс перемещения! Смешно! Это лишь мельницы и повозки простолюдинов работают без магии. А у правящих семей всё решается не механикой, а магией.

Пока она говорила, мне не терпелось спросить, откуда она знает такое слово, как «механика». Но потом поняла, что мир, в котором я нахожусь — порождение моего родного. То есть наши сценаристы и режиссёры создали его. Так почему бы людям не знать таких слов?! Ведь говорят же они на понятном мне языке. Мне думается, что это русский, но может, уже наложен дубляж? Улыбнулась.

После этой мысли возникла иная: не может быть этот мир настолько хорошо прорисован нашими киношникам. Он — самостоятельный и не такой, как наш. В чём-то лучше, в чём-то хуже. Хотя, его отрицательные качества стали для меня первостепенными.

Не буду я больше расспрашивать Рэшму о здешних правилах. А то начнёт в ответ задавать вопросы о моём детстве. И что рассказать? Как ходила в детский садик, а потом — в школу? Впрочем, я смогу вполне реалистично наврать о прожитых годах в городе Гирсэлдов. Только потом не забыть бы, что я наплела. А то вдруг ещё что начнёт расспрашивать, а у меня всплывёт новая версия моего прошлого. Так что лучше его не касаться.

Но мысли о прошлом невольно натолкнули меня на вопрос относительно Рэшмы.

— Скажи, а кто из мужчин правящих семей лишил тебя девственности?

Она хмуро посмотрела на меня и нехотя ответила:

— Роджис.

Почему-то ни капельки она не удивила. Но моё любопытство сегодня оказалось необузданным.

— И сколько тебе было лет?

— Тринадцать.

— Ого! Как рано! — не сдержалась я. — Только не пойму, зачем тебе это было нужно?

Глаза Рэшмы округлились.

— Нужно? — вскричала она. — Мне-то это было совсем не нужно! Но Роджис не привык спрашивать желания женщин. Он умеет лишь грубо подчинять своей воле. На тот момент ему было лет семнадцать, хотя, могу ошибаться, так как не знаю его точного возраста. Он увидел меня на улице и силой затянул к себе домой. Он уже тогда имел садистические наклонности и кучу сексуально озабоченных дружков. Так что вслед за ним меня изнасиловали четверо его друзей и голую выставили на улицу. По ногам текла сперма, смешанная с моей кровью. Не успела отойти от его дома, как меня увидели мужчины-простолюдины, не отличающиеся жалостью. Их было несколько человек. Даже не помню, все они воспользовались мной, или нет, так как потеряла сознание от боли. Очнулась дома у какой-то женщины. Не знаю, кто принёс меня туда. Она ухаживала за мной. Когда я смогла говорить, рассказала, где живу и вскоре за мной пришли мама с папой и забрали домой.

Я ещё ни разу не видела Роджиса, но уже ненавидела его всем сердцем. Ублюдок! Да как он посмел испортить жизнь девочке?

— Зачем же ты после этого стала ходить к нему? — с осуждением спросила я, не сумев унять в голосе дрожь.

— Я не ходила! — она аж взвизгнула от моего предположения. — После случившегося я вообще возненавидела всех мужчин и секс. Я даже боялась выйти из дома. Днями и ночами плакала от унижения. Но когда папа умер от лихорадки, а мама заболела, я устроилась на работу к фермеру. Он мало платил, а работать заставлял много. Однажды я возвращалась домой, и у меня не было денег на еду. Но я знала, что мама лежит дома голодная. Мне пришлось украсть еду, за что меня и изгнали. Я не могла больше жить с мамой и ухаживать за ней. Тогда я пошла к Роджису. Он был богат и мог дать денег.