Невольничий караван
Шрифт:
Тогда Шварц полез в карман и достал небольшую тетрадку в красной обложке. Это были несколько карт, переплетенных вместе.
— Я иду с севера, и у меня осталась одна карта Северного Судана, — сказал он. — На ней есть Кенадем.
— Покажи мне скорее карту, эфенди. Где это название? — вскричал юноша, вырывая тетрадку у немца из рук.
— Подожди! Ты сам не найдешь его, давай я тебе покажу!
— О нет! Я, конечно, найду его, легко найду! Я сразу увижу это название среди тысяч других!
— Нет, потому что оно написано на языке, которого ты не знаешь.
Сын Тайны
— Зеленым раскрашена страна Дар-Рунга, вот это маленькое продолговатое пятно — озеро Рахат-Герази. А теперь видишь это крошечное колечко? Это и есть Кенадем. Его название написано латинскими буквами.
— Убери свой палец! — потребовал Сын Тайны. — Я сам хочу дотронуться до Кенадема. Так вот он какой! Там колышутся на ветру олеандровые рощи, которые я так часто видел в своих снах… Там, там! О, Кенадем!.. Эфенди, твоя доброта так велика, ты не откажешь выполнить мою просьбу?
— Какую?
— Подари мне Кенадем!
— Но это не в моей власти, ведь он не принадлежит мне.
— Как? Разве эта карта не твоя собственность?
— Карта? Да, она моя.
— И ты не хочешь дать мне мой Кенадем? Эфенди, я ведь не прошу у тебя всю карту, я умоляю тебя только об одном: разреши мне вырезать ножом маленький кусочек, на котором нарисована моя родина!
Юноша находился в состоянии крайнего возбуждения. Он то и дело подносил карту к своим губам и целовал маленький зеленый островок, на котором сосредоточился теперь для него весь мир.
— Ах, вот ты о чем! — улыбнулся Шварц. — Тогда мы можем обойтись без ножа и не будем резать карту. Я с удовольствием подарю тебе всю ее целиком.
— Это правда? Это действительно возможно? О, господин, о, эфенди, если бы ты знал, как ты осчастливил меня!
И тут этот всегда сдержанный и гордый юноша снова вскочил с места и порывисто поцеловал немцу руку, чего в других обстоятельствах он не согласился бы сделать ни за какую награду. Затем, все еще сжимая в руках красную тетрадку, он снова обратился к Бабару:
— А как, ты сказал, звали эмира?
— Барак аль-Кади, — ответил тот.
— Ба-рак… аль-Ка-ди, — повторил Сын Тайны, прикладывая руку ко лбу, как будто хотел поймать ускользающее воспоминание. Потом он вздрогнул и воскликнул: — Да, так и есть, я знаю это имя! Барак аль-Кади — так звали моего отца! Когда по его приказу пороли провинившегося подчиненного или раба, он с мрачным лицом стоял рядом и приговаривал: «Вы называете меня Барак аль-Кади [154] , что ж, хорошо, я им и буду». Поэтому я ненавидел это имя, и моя мать бледнела, когда слышала его. Значит, тот человек, которого поймал Абдулмоут, и есть Барак аль-Кади, эмир Кенадема?
154
Барак — судья (араб.).
— Да.
— Отец, мой отец! Скорее, скорее к нему! Эфенди, разреши нам выступить сейчас же! Мне немедленно нужно к отцу, я должен освободить
— Опомнись, Сын Тайны, возьми себя в руки! — строго приказал немец. — Потерпи до утра, и спозаранку мы тронемся в путь.
— Ждать до утра! Но это же целая вечность! Впрочем, ты прав, эфенди. Мое сердце рвется прочь отсюда, но голова советует мне остаться. Но как ты назвал меня только что? Сын Тайны? Так я звался в течение пятнадцати лет, но теперь я отбрасываю от себя это имя, потому что оно лжет. Тайна раскрыта, теперь я знаю, кто я на самом деле. Меня зовут Мазид, значит, мое полное имя — Мазид бен Барак аль-Кади Кенадеми! Я вспомнил свое имя, я вспомнил свою родину! О, эфенди, не удерживай меня здесь! Мне тесно, я хочу уйти и поведать ночи свою тайну! Я обернусь лицом к северу и крикну: «Кенадем!», а потом обернусь на юг, туда, где находится сейчас мой отец, и громко позову его: «Барак аль-Кади Кенадеми!» Я пойду, я помчусь, иначе сердце выпрыгнет у меня из груди!
Юноша побежал прочь, продираясь сквозь густой кустарник. Шварц хотел было остановить его, но передумал. Он хорошо знал рассудительность Сына Тайны и был уверен, что тот вернется назад, когда немного успокоится.
Пфотенхауер отвернулся, чтобы скрыть выступившие у него на глазах слезы, и проворчал:
— Ах он, шельмец проклятый! Другого такого парнишки днем с огнем не сыщешь! И эти наши горе-ученые еще толкуют, дескать, полудикие народы не имеют ни души, ни сердца! Небось не так бы они заговорили, кабы сами сюда наведались да собственными глазами на здешних людей поглядели! Что вы думаете, прав я или нет?
— Конечно, правы, — отвечал Шварц, к которому был обращен этот вопрос. — Честно говоря, эта сцена и меня растрогала. Но сейчас у нас нет лишнего времени на проявление эмоций. Мы узнали еще не все, что нам нужно.
— Да, конечно, о вашем брате и моем друге! Давайте, спрашивайте дальше!
Шварц снова повернулся к Бабару и задал следующий вопрос:
— Из твоих слов я понял, что Абдулмоут был знаком с этим эмиром, а тот тоже узнал его?
— Да, он даже назвал его по имени.
— Ты не запомнил, как оно звучало?
— Абдуризза бен Лафиз.
— Где находятся сейчас оба белых? С теми двумястами, что стоят возле залива, или с Абдулмоутом и остальными?
— Эфенди, ты ясновидящий? — спросил Бабар. — Ведь я один знал о том, что наш отряд разделился.
— Как видишь, я действительно знаю много, хотя и не все. Поэтому можешь не сомневаться: я обязательно замечу, если ты скажешь мне неправду. Я должен освободить обоих пленников. Если ты поможешь мне в этом, я подарю всем вам жизнь и свободу.
— Ты обещаешь?
— Да.
— Тогда я все тебе расскажу. Я отведу тебя к пересохшему руслу реки и заливу, между которыми находится наш лагерь.
— Я также хочу, чтобы в мои руки попался Абдулмоут.
— Я и в этом тебе помогу. Только сдержи слово!
— Я сдержу его. Но сегодня вы все еще останетесь связанными. Веревки снимут с вас завтра.
Шварц замолчал, и наступившую тишину прорезал донесшийся откуда-то издалека крик:
— Кенадем! — а затем еще: — Барак аль-Кади!