Невыдуманные рассказы
Шрифт:
— Ерунда это, выдумка.
— А вот что говорит Валерий Ничепорук: «Я приехал на Пушкинскую площадь, чтобы встретиться с Владиком. Цель встречи — продажа имевшихся у меня сорока пяти долларов». Тоже не убеждает?
— Нет.
— Такая же тема бесед была у вас и с другими «консультантами».
— Я это категорически отрицаю.
— Ну что ж, будем разбираться. Поедемте сейчас к вам на квартиру, будем производить обыск.
Горбышенко впал в истерику, заявил, что это убьет его родителей, опозорит перед соседями. Затем стал угрожать работникам милиции всеми карами за нарушение
— Вы успокойтесь, Горбышенко, — уговаривал его Шокин. — Если вы ни в чем не виноваты, то чего же вам бояться обыска?
Оказалось, что от родителей Горбышенко вообще жил отдельно, снимал комнату на Большой Сухаревской. И обыск его пугал совсем по другим причинам.
Когда из гардероба в его комнате вытащили сдвоенную деревянную полку, в ней оказались американские доллары, английские фунты, французские, швейцарские и бельгийские франки, шведские кроны. Здесь же был целлофановый пакет, в котором аккуратно завернутые лежали пятьдесят золотых английских фунтов. На пакете стояли две буквы «Я. Р.», небрежно написанные химическим карандашом.
— Что же вы, Горбышенко, возмущались? Оказывается...
— А что «оказывается»? Я к этим вещам никакого отношения не имею. Шкаф-то не мой, хозяйкин. Даже не предполагал, что такие ценности там спрятаны.
— Ну, ну, Владислав Петрович, всякому вранью должна быть мера. Защищайтесь, но не так наивно...
Долгие годы после нэпа преступления, связанные с нарушением валютных операций, спекуляцией валютными ценностями, были у нас редкостью.
Однако расширение всевозможных контактов и международных связей вновь вызвало к жизни и этот вид преступлений. И как показывали факты, объем и размах Деятельности «валютных дельцов» становились все значительнее. Причем за валютными делами нередко крылись другие, еще более существенные преступления. Поэтому было вполне закономерно, что наиболее крупными из валютных дел стали интересоваться органы государственной безопасности. Заинтересовались, в частности, и делом Владика — Косого — Сильвы.
...Старший следователь следственного отдела Комитета государственной безопасности подполковник Александр Митрофанович Петренко читал допросы Горбышенко, пересланные с Петровки, в третий или четвертый раз перечитывал материалы, имевшиеся у него раньше, и неотступно думал о том, есть ли какая-либо взаимосвязь между Горбышенко, Косым и Сильвой. Пока эту связь можно лишь предполагать. Горбышенко отрицает, что обнаруженные при обыске валюта и золото принадлежат ему. Эта уловка, конечно, долго не продержится. Валютой он торгует, это ясно. Но кому, куда он ее сбывает? Откуда берет средства на закупку? Вероятно, есть у него и источники для этих расходов, и крупные потребители. Как нащупать сообщников? Кто они?
...Закончив предварительный опрос, Петренко объявил:
— Гражданин Горбышенко, вы обвиняетесь в нарушениях правил о валютных операциях и спекуляции валютными ценностями, то есть в преступлениях, предусмотренных частью второй статьи 25 закона о государственных преступлениях. Суть обвинения понятна? Признаете себя виновным?
— Суть обвинения понятна, но виновным себя не признаю. Никакой спекуляцией я не занимался.
— А как вы объясняете наличие валюты и золота у вас в квартире?
— На этот вопрос я уже тоже отвечал в милиции. Спросите об этом у хозяйки квартиры, а не у меня.
— Но ведь когда вы въезжали в комнату, шкаф был совершенно пустой? И комнату вы всегда запирали. Так?
— Так.
— И замок для двери вы и покупали и ставили сами?
— Ну и что? Подобрать ключи к замку дело нехитрое.
— Значит, вы утверждаете, что валюта принадлежит хозяйке?
— Вероятно. Категорически я это утверждать не могу. Знаю только, что лично я никакого отношения к этому не имею.
— Имеете, Горбышенко, имеете. Дело в том, что на конвертах с валютой есть отпечатки пальцев, и, как установила дактилоскопическая экспертиза, часть из них — ваши.
Сообщение следователя подействовало на Горбышенко удручающе. Он попросил перерыва в допросе. Наутро сказался больным, потребовал врача. Болезни, однако, никакой не обнаружилось. Под разными предлогами несколько дней уклонялся от решительного разговора. Противопоставить фактам ему было нечего. Это понимали Петренко и его сотрудник Фомин, понимал и сам Горбышенко. Наконец он признался, что, да, покупал валюту, но... для себя. Только для себя.
— Валюту у Казаченко, Гершевича и Ямщика покупали?
— Покупал.
— Казаченко и Ямщик показали, что они продали вам турецкие лиры. В общей сложности сто пятьдесят штук. При обыске они не обнаружены. Где эти лиры?
— Ну, я не знаю. Наверное, там же, где была и остальная валюта.
— Но вы присутствовали при обыске. И знаете, что турецких лир в шкафу не было. Где они?
— А разве не мог я поделиться своим добром с приятелем?
— Могли. Скажите, с кем поделились, мы проверим, кого вы так щедро облагодетельствовали?
— Я не помню.
— Несерьезно это, Горбышенко. Скажите, что обозначают буквы «Я. Р.» на целлофановом пакете с золотыми монетами, изъятом при обыске. Инициалы? Кому принадлежат?
— Не знаю. Пакет этот остался у меня после какой-то покупки.
В камеру хранения Ленинградского вокзала вошли два гражданина. Один из них — моложавый, в ворсистом, цвета маренго пальто и тирольской шляпе — предъявил в окно выдачи квитанцию и, нетерпеливо поглядывая на часы, ждал, пока кладовщик среди сотен узлов, чемоданов, баулов, рюкзаков найдет его кладь. Его спутник — полный, пожилой — стоял поодаль и оглядывал сидевших на скамейках, входящих и выходящих из комнаты посетителей.
Наконец стоявший у окна получил два чемодана. Большой, коричневый с молнией, подхватил сам, другой, поменьше и попроще, передал спутнику. Тот вполголоса предложил:
— Проверить бы надо.
— Не здесь же. В машине посмотрим.
Перебросившись еще двумя-тремя фразами, мужчины вышли из здания вокзала и направились к стоянке такси.
Дружинники Савченко и Матвиенко обходили в это время привокзальную площадь. Савченко, окинув взглядом человека в ворсистом пальто, придержал шаг, остановил за руку товарища: