Невыносимая невеста, или Любимая студентка ректора
Шрифт:
Да это пытка — слышать своё имя, произнесённое дьявольским шёпотом. Его ладонь поднялась выше — на щёку. Теперь большой палец коснулся уголка губ. Тоцкий показывал, что ждёт от неё своё имя.
Она сглотнула нервно.
— й-Ян…
Он резко втянул воздух. Как будто на него накатил приступ злости или удовольствия. В его тёмных глазах всколыхнулось тёмное пламя. Он потянулся к ней…
Дверца экипажа неожиданно распахнулась… Что, уже приехали? Лера была так увлечена «тренировкой», что ничего не поняла. Где они?
Глава 47.
Рядом с распахнутой дверью экипажа материализовался мужчина в стильной бордовой ливрее.
— Рад приветствовать Вас в нашем клубе, лерра Валерия, — поставлено радушным голосом произнёс он.
То есть экипаж прибыл всё-таки в клуб? Никаких неожиданностей? Лера поднялась с диванчика, чтобы выбраться наружу. В голове до сих пор был лёгкий туман. Тяжело ей далась репетиция неофициального обращения к Тоцкому.
— Мы всегда бесконечно счастливы принимать в нашем клубе представителей уважаемого семейства Ольшанских, — выдал новую порцию елея швейцар и протянул руку, чтобы помочь Лере спуститься по ступеням экипажа. — Ваш отец уже ожидает вас.
Он так старался, что у Валерии невольно создалось впечатление, что ей здесь действительно несказанно рады. Хотя умом она, конечно, понимала, что чрезвычайное гостеприимство вызвано ни чем иным как тугим кошельком Ольшанского.
Она ступила на землю, услужливо поддерживаемая швейцаром. Тоцкий выпрыгнул следом, явно недовольный, что его обязанности по проявлению повышенного внимания к Лере взял на себя обладатель ливреи.
Тот в свою очередь поглядывал в сторону Тоцкого достаточно равнодушно. Видимо, оплачено было только радушие в адрес Леры. Да оно и понятно. Ольшанский ведь не в курсе, что она будет на ужине не одна. Валерия не стала его предупреждать.
Швейцар отвёл её и Тоцкого на летнюю террасу, которая полностью была выкуплена Ольшанским на весь вечер. Уютная, светлая, утопающая в зелени и абсолютно безлюдная.
Лера заметила Алена за одним из столиков. Тот тоже обратил внимание на вошедших, и Тоцкий тут же решил, что самое время начать спектакль — галантно взял Леру под локоток и повёл к Ольшанскому.
— По именам и на «ты», — напомнил он, склонившись к уху.
Лицо Алена всё больше и больше вытягивалось от удивления по мере приближения пары. Вернее, так: когда он смотрел на Тоцкого, оно вытягивалось, а когда смотрел Леру, то оно приобретало нормальные пропорции за счёт расплывающейся улыбки.
— Какая же ты красавица, девочка моя, — зелёные глаза лучились теплом.
— Доброго вечера, дьер Ален, — в Лере шевельнулось что-то ответное тёплое, но назвать Ольшанского отцом пока не получалось.
Тоцкий, сама вежливость, тоже поздоровался.
— Не ожидал вас сегодня увидеть, дьер Ян, — ответил Ольшанский фразой, больше похожей на вопрос.
— Я взял за правило везде сопровождать свою невесту, — невозмутимо пояснил Тоцкий, отодвигая для Леры стул.
Ах, как играет! Оскар по нему плачет. Ольшанский выглядел оторопелым. И это был хороший знак —
Как только Лера и Тоцкий уселись, официанты принялись носить блюда. Одно изысканнее другого. Соблазнительно аппетитно с тарелок на Леру смотрели запеченные овощи и филе речной форели, расстегаи и фаршированные блинчики. Вот только она не поняла, почему было велено подавать яства, если ещё один гость не прибыл?
— Дьер Ален, вы говорили, что хотели меня с кем-то познакомить…
Наверное, это была просто уловка, чтобы заманить Леру на ужин. Ольшанский — редкий интриган. В его характере хитрить и лукавить, чтобы добиться своего. Странно, но сегодня Лера думала об этом без малейшего раздражения. Сложно винить отца в том, что он готов пойти на всё, чтобы отыскать подходы к дочери.
— Хотел, девочка моя. Но знакомство откладывается на пару дней.
Что и требовалась доказать. Никакого таинственного незнакомца не существует.
— Но нам всё равно будет о чём поговорить, — оживился Ален. — И, кстати, хорошо, что дьер Ян тут. Этот разговор и его касается.
Лера и Тоцкий переглянулись. Звучало подозрительно.
Ален взял с соседнего стола папку и начал доставать бумаги.
— Договор о помолвке, — объяснил он.
— Что вы собрались с ним делать? — насторожился Тоцкий.
— Порвать на глазах у дочери.
Так вот зачем сегодняшнее действо? Ольшанский чертовски последователен. Он заверял Корнелию, что не будет настаивать на браке Валерии и Тоцкого, и решил пойти дальше — просто уничтожить документ.
— Стойте! — возмутился Ян. — Зачем его рвать?
— Или сжечь? Ты что предпочитаешь, девочка моя? — Ольшанский улыбнулся и звякнул в колокольчик для вызова официанта. — Свечи нам! — потребовал у материализовавшегося работника.
— Дьер Ален, я настаиваю оставить документ в покое, — Тоцкий потянулся за бумагами.
— Нет, он будет сожжён, — Ольшанский издевательски скрутил листы в трубочку. — Моя девочка не станет невестой поневоле.
— Нет никакой неволи, дьер Ален. С чего вы взяли? — Тоцкий сменил тактику нападения тактикой убеждения. — Напротив, у нас взаимные чувства. Мы и пришли сюда сегодня рассказать о них.
Он накрыл горячей пятернёй руку Валерии и безапелляционно заявил:
— Мы с Лерой мечтаем о браке.
При этом глянул таким мечтающем о браке взглядом, что Станиславский стоя бы аплодировал. Даже Валерия чуть-чуть поверила, хоть и знала, что это только игра.
Ольшанский слегка был сбит с толку таким неожиданным поворотом событий, однако не настолько, чтобы оставить мысль сжечь документы. А официант, уже летел к столу с двумя увесистыми канделябрами с горящими свечами.
Он испарился так же быстро, как и появился — наверно, чуял, как накалена атмосфера.
Ольшанский незамедлительно предпринял попытку подпалить бумаги, но Тоцкий наглым резким выдохом задул свечу.
— Дьер Ален, документ отражает наше с Лерой общее желание, зачем вы хотите уничтожить его?