Невыносимое одиночество
Шрифт:
Он был в шоке, в ужасе. Дома у него была жена и маленький сын, а понятия о чести всегда были у него очень жесткими.
До этого он ни разу не стоял перед искушением. И он никогда не любил свою жену, не имея понятия о том, что такое любовь.
Но этого он не хотел! Это разрушало все его представления о порядочности.
«О, Господи, — думал он, — почему ты так жесток ко мне, так немилосерден? Почему ты с таким опозданием дал мне встретить ту, единственную? Неужели мне так и не суждено испытать счастья
Но Биргитта видела это по его глазам. И она отвернулась, чтобы скрыть торжествующую улыбку.
Ее мать тоже заметила его слабость. Это она настояла на том, чтобы войти и нарушить их встречу с глазу на глаз. Любовная история, разворачивающаяся слишком быстро, не представляла для нее интереса. Самое лучшее — это было как следует помучить молодого шведа. Он был достаточно простодушным, чтобы выболтать военные планы, нужно было только сохранять мудрость и не форсировать события. Биргитта же была слишком юной, чтобы правильно маневрировать. Она охотно легла бы в постель с этим смазливым мальчишкой. Тогда он получил бы то, что хотел, и возможность узнать что-то большее сошла бы на нет.
Сердце Микаела мучительно сжималось. Он смотрел на маленькую ладонь Биргитты, лежащую на столе, такую белую на фоне темно-красной скатерти. Он видел мягкие линии шеи, пленительную округлость груди. Впервые в жизни он восхищался женщиной, — и это вызывало в нем такой жар, что сердце у него готово было выскочить наружу.
Он долго сидел и разговаривал. Он был свободен от вахты весь этот день, до следующего утра.
Наступили сумерки. Слуга сервировал изысканный обед на столе, покрытом красной скатертью. Большие серебряные канделябры с восковыми свечами освещали и согревали комнату, масляные светильники коптили, словно факелы, ярко освещая стены и балюстраду.
— Да, в доме достаточно еды, — самодовольно заметил фон Стейерхорн. — У нас нет нужды якшаться с вероломными крестьянами.
Вспомнив о встреченной утром старухе, Микаел почувствовал некоторую неприязнь к графу.
Дама в черном никогда не обедала вместе с ними. Наверняка, она отдельно вела домашнее хозяйство.
Щенок помочился на ковер и получил за это нагоняй. С тяжелым сердцем Микаел вынес его наружу, но тот уже сделал свои дела. Принеся щенка обратно, Микаел сказал, что ему пора идти.
Нет, нет, ему этого не позволят, они обидятся, если он уйдет!
Он, разумеется, не подозревал, что все они уже приготовили для него коварные вопросы.
Он ждал, когда же, наконец, уйдут родители. Огромные напольные часы пробили девять. Через час он должен был отправиться в конюшню и сделать там что-то, он и сам не знал что, для таинственной хозяйки имения.
Он изнемогал от любви к Биргитте, и в то же время совесть его была
Внезапно где-то с шумом хлопнула дверь. Струя холодного воздуха отбросила пламя светильников к стене, все свечи моментально погасли.
— Проклятие! — громко произнес граф. — Неужели нельзя как следует закрыть дверь на веранде? Опять она распахнулась настежь!
Он позвал слугу, который тут же закрыл на веранде дверь, а также входную дверь, через которую недавно проходил Микаел. Никто ни в чем не упрекал его, но он понял, что плохо закрыл замок.
Свечи снова зажгли. Слуга вышел.
И вот, наконец, граф нашел правильный вопрос, позволяющий раскрыть планы шведов относительно Польши и России.
— Надеюсь, Швеция придет в Краков раньше России, — сказал он со вздохом. — Мы ведь…
Графиня Стейерхорн вскочила с месте, нюхая воздух.
— Запах дыма!
— Чепуха! Дымом пахнет потому, что только что зажгли свечи!
— Нет, нет, все гораздо хуже. Остальные тоже стали принюхиваться. Да, сомнений не было.
— Где? — сухо спросил граф фон Стейерхорн.
И тут они услышали устрашающий треск и шуршанье. Совсем близко. На галерее. Должно быть, искры попали на что-то легковоспламеняемое.
Все вскочили с места. Графиня, сидевшая ближе всех к выходу, побежала в прихожую. Биргитта бросилась за ней следом, но наступила на щенка. Выругавшись, она отшвырнула его пинком к стене так, что тот испуганно завыл.
Шокированный этим, Микаел поднял его: тот по-прежнему душераздирающе кричал. Микаел принялся успокаивать его. Теперь он понял, откуда у щенка раны.
Его пылкая любовь к Биргитте умерла раз и навсегда.
У родителей не было времени думать о каком-то щенке, но Биргитта заметила, что рискует потерять своего меланхоличного, а в общем-то привлекательного рыцаря — привлекательного именно в силу своей меланхолической подавленности.
— Ах, что я надела, я не видела, что здесь щенок, мне показалось, что это башмак, я…
— Поторапливайтесь! — крикнула ее мать, поднявшись на галерею. — Здесь горит пол…
Вместе со своим мужем она пыталась затоптать ногами огонь, и тут… И тут случилось нечто неслыханное, ужасное.
Стоящие внизу молодые люди с ужасом увидели, как галерея падает. Прямо перед ними провалился пол — в том месте, где стояли столбы, подпирающие галерею. Или, вернее, столбы провалились в отверстие в полу. Они зловеще и медленно опускались вниз, пол качался под ногами Микаела, Стейерхорны отчаянно вопили наверху — и медленно, ужасающе медленно балюстрада и вся галерея оседали на пол, столбы трещали, все рушилось. К счастью, во время падения светильники на балюстраде погасли, иначе мог бы случиться пожар.