Невыносимое счастье опера Волкова
Шрифт:
Вау! Стерва показала зубки? Не удивлена. Давно было пора. А то прошла уже половина от заявленных “семи минут”, а злобная старшая сестрица все строила из себя ангела.
Спрятав улыбку в кружке чая, я неторопливо сделала глоток и только потом ответила на ее выпад собственным:
– Я имею хотя бы карьеру и живу за собственный счет. А ты?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего, кроме очевидного. Забудь про женскую солидарность. Помогать тебе я не буду. Если бы ты реально хотела сближения с собственной дочерью, то за "пару дней" нашла бы время, чтобы поговорить о переезде с ней, а не идти окольными
Что-то идет не так. Что-то совсем идет не так! Мозг успевает понять это всего на секунду раньше тела. Которое резко и неожиданно меня предает. Мои ноги подгибаются, и я, пошатнувшись, падаю обратно. Какого дьявола?!
– Что такое, Антонина? Что-то не так? – доносится до ушей приторно-ядовитый голос Ольги. Слишком громко звучащий в моем сознании голос. Картинка перед глазами начинает крутиться, словно меня втянули в дьявольский хоровод.
Я хватаюсь за шею руками, с трудом сглатывая вязкую слюну. Что со мной происходит? Взгляд улавливает пустую кружку, и меня начинает плющить ещё сильнее, когда доходит…
– Ты что… что ты мне подсыпал, идиотка…
Стерва даже не дрогнула.
– Может быть, вызвать скорую? Как считаешь?
Пытаюсь сфокусировать взгляд на лице блондинки, но перед глазами пляшут черные точки. Лицо, что всего в метре от меня, плывет. Голова кружится. Кафе кружится. Меня всю крутит и вертит, как в барабане стиральной машинки.
Попеременно падая то в жар, то в холод, я делаю еще одну попытку встать, опираясь на стол. Нужно уносить отсюда ноги. Срочно… Тщетно. Они не держат. Ноги подкашиваются. В таком состоянии не убежать. Даже не уползти. Что это? Снотворное? Наркотики?
– Ч-что п-происходит… зачем?
Сознание уплывает. Я скорее чувствую, чем вижу, как меня хватают под руки. Хочу закричать, но рот грубо затыкают широкой мозолистой ладонью. А мои попытки вырваться настолько вялые, что толку от них никакого. У меня нет сил даже просто на то, чтобы схватиться за что-то! Тело отказало. Оно просто меня не слушалось! По позвоночнику пополз липкий страх. Это была ловушка. Она все это подстроила. Тварь!
Единственное, о чем успеваю вспомнить, пока мозг окончательно не превратился в кисель, это ребенок. Только бы эти изверги ничего не сделали ребенку! Только бы… Я убью ее! Если с ним, с нами что-то случится – я убью ее! Уничтожу. Сровняю с землей. А последнее, что я услышала перед тем, как отключиться, обжигающее ухо шипение:
– Зазнавшаяся сука.
Все. Дальше меня накрыла темнота.
Глава 41
Глава 41
Виктор
Я снова набрал номер Кулагиной. Нервно постукивая колпачком шариковой ручки по столу, терпеливо слушал длинные гудки. Это был уже пятый по счету звонок. Ответа п- прежнему нет. Что за нафиг?
Стул подо мной начал "подгорать". Я уже давно сорвался бы и полетел,
– Не берет? – внимательно следя за мной последние десять минут, спросил Герман.
– Выпорю, блять.
Попросил же по-человечески – будь на связи. Предупредил, что как только окажусь в отделе и с телефоном, наберу. Хрен-то там! В одно ухо просьба влетела, в другое – вылетела. Сказать, что я злюсь, – не сказать ничего.
– Ты же говоришь, на встречу какую-то ее подкинул? Может, не слышит.
– Может, и не слышит, – нехотя соглашаюсь.
– Не пыли, Волк. Перезвонит.
– Очень на это надеюсь, – но от идеи пару раз хорошенько дать ей по заднице не откажусь. Давно уже пора было это сделать. Исключительно в приятно-воспитательных целях.
Делаю еще один дозвон. Снова та же история: долгие гудки и автоответчик. Мрак какой-то! Мы разъехались полчаса назад. Всего тридцать минут! А меня уже наизнанку вывернуло. Как конфетка сказала? Не превращайся в мнительную истеричку и не трясись надо мной, как над больной? Ха. Три ха, мать его! Самое дерьмовое, что я ничего не могу с собой поделать. После пятого неотвеченного я уже не просто нервничаю. Я на панике. Это бесит. Но будто чую, что-то не то. А моя интуиция редко меня подводит.
– Витёк, там полкан подъехал, – заглянул в кабинет дежурный. – Ждет тебя у себя.
– Понял. Иду.
Наконец-то! Поднимаюсь из-за стола, хватая заявление на отгул. Морально настраиваясь на знатную головомойку, собираю весь свой запас лести и красноречия, и покидаю кабинет оперов. Телефон в заднем кармане джинс упрямо молчит, и я очень надеюсь, что когда я выйду от ВасГена с подписанной бумагой – у меня будет тоже с десяток неотвеченных от Кулагиной. Иначе…
Ох, конфетка, точно возьмусь за ремень!
Однако и через полчаса ничего не поменялось. Все тридцать минут, что я провел в кабинете полковника, телефон не издал ни звука. Дошло до того, что одним ухом выслушивая нравоучения от Шумилова, вторым я, снова и снова набирая номер конфетки, слушал гудки.
– Виктор, у тебя совесть есть? – не выдержал ВасГен, грохнув ладонью по столу. – Я с тобой разговариваю или с фикусом?!
– Так точно, – бросаю, даже не потрудившись взгляд от “трубки” оторвать.
– Что “так точно”? Ты приклеился, что ли, к этому телефону?
– Никак нет, – добиваю Кулагиной смску: “набери мне, срочно”, поднимаясь из-за стола. – Слушай, Геннадич, можно я пойду?
– Можно Машку за ляжку, Волков. А когда начальник с тобой разговаривает, нужно язык прикусить и сидеть смирно, как пионерка.
Переглядываемся, на доли секунды схлестнувшись взглядами. В итоге полковник дает отмашку, складывая руки за спиной:
– Ай, иди уже отсюда! Толку с тобой в таком состоянии разговаривать нет никакого! Чтобы до понедельника на глаза мне не попадался. Решай свои семейные проблемы и в строй возвращайся огурцом, ясно? И молодцов своих предупреди, что вся ответственность за раскрываемость преступлений в эти выходные на них. Пусть только попробуют накосячить – всем “пропишу” волшебных пилюль. Лишение премии, называется, – грозно потряс кулаком Шумилов.