Невыживший
Шрифт:
– Это все ерунда, – перебил ее Антон Сергеевич. Он начал волноваться. – Мне плевать на себя и на этого слюнявого придурка с костылями. Что с Катей?
Настя немного помолчала и, глядя в сторону, сказала:
– Папа, я хочу, чтобы ты не строил иллюзий. Это не Катя.
Зрачки Антона Сергеевича расширились, на лбу выступил пот.
– Как… ведь… – разбито начал он и умолк, беспомощно глядя на дочь. Сейчас он снова был похож на ребенка, которого неожиданно обманули самым жестоким образом.
– У этой бедолаги сняли отпечатки пальцев, – продолжила Настя, и голос ее звучал спокойно, словно она читала студентам лекцию. – Ее личность установили. Это Елена Буркова, ей двадцать девять лет, родом из Липецка. Дважды судима за кражу. Бомжевала на вокзалах, вела асоциальный образ жизни. После очередной попойки уснула пьяной на морозе, в результате чего ей ампутировали ноги. Владимир подцепил ее два года назад и притащил домой. Где превратил в сексуальную игрушку для себя и своего сына. Выбил ей все зубы, чтобы не кусалась, и отрезал язык – боялся, что она на помощь позовет. Хотя кого звать-то – у вас никто в подъезде не живет больше. Да и никто не искал эту женщину, никому она оказалась не нужна.
Настя выдержала паузу и добавила:
– С Кириллом общался психолог, и он отчасти подтвердил то, что я тебе сказала. Судя по всему, ее постоянно поили водкой. Днем пеленали в тряпки, как младенца, а ночью насиловали… Так что если бы сегодня ночью Владимир не умер, все продолжалось бы и дальше. Но самое мерзкое, что эта женщина испытывала привязанность к своим мучителям. Когда приехала полиция, ее с трудом оторвали от тела Владимира. К сожалению, она тоже помутилась рассудком. Вряд ли она когда-нибудь сможет жить обычной жизнью.
Пока длился этот короткий рассказ, отец не проронил и слова.
– Почему… почему я ничего не слышал? – прошептал он, когда Настя закончила.
Она пожала плечами.
– Они могли затыкать ей рот. Они могли включать музыку. В конце концов, между вами еще четвертый этаж. Да и какая теперь разница?
– Но… Я ведь бывал у него дома! – Антон Сергеевич все никак не мог прийти в себя. – Очень часто!
– Комната, где ее держали, закрывалась на ключ. Тебя везде пускали?
Отец качнул головой и уставился в потолок, словно там были ответы на мучившие его вопросы. Настя скрестила на груди руки.
– Папа, поверь, что если бы это бедное создание и правда оказалось Катей, вот тогда у нас бы начались самые настоящие проблемы. Я говорю совершенно серьезно.
– Катя не выходила из подъезда, – тускло проговорил отец заезженную фразу.
– Да. Не выходила, – мягко согласилась с ним Настя. Со стороны могло показаться, что медсестра уговаривает тяжелобольного принять горькое лекарство. – Давай будем считать, что Катя улетела в небо. Она вышла на крышу и превратилась в бабочку.
– Дура, – выдавил из себя Антон Сергеевич, комкая простыню.
Настя поднялась с койки.
– Не бери в голову, это нервы. Ладно, я поехала. Мне нужно забрать у тебя шарф и сумку. Ключ я тебе завезу.
– А потом? – Отец с беспокойством обвел языком потрескавшиеся губы. У него был такой вид, будто он боялся услышать ответ. – Новый год ведь сегодня…
– А потом у меня самолет. – Она грустно улыбнулась и прибавила: – Ведь меня ждут дома.
Антон Сергеевич хотел что-то возразить, но так ничего и не сказал. Настя поцеловала его, погладив по влажной от пота голове. Теперь вместо перегара и сигаретного дыма от отца пахло лекарствами и свежими бинтами.
– На холодильнике я оставлю денег. Если будет надо еще, сообщи. Насчет лечения не волнуйся, я уже с врачом договорилась.
– Настеныш…
– Я вернусь. Обязательно, – пообещала она. – С Новым годом, папа. Надеюсь, он будет лучше, чем этот.
– Я люблю тебя, родная. – Голос Антона Сергеевича дрогнул. – Не бросай меня. У меня больше никого не осталось.
Когда Настя вышла из палаты, он стиснул зубы, чтобы не расплакаться.
Спустя час она снова была в квартире отца. Оставила, как обещала, стопку купюр на холодильнике. Проверила все краны, отключила розетки, закрыла балкон, убрала постель и, взглянув на часы, присела на кресло. Пора.
– Ну, с богом, – промолвила она. – Прости меня, папа, если что.
Она заперла входную дверь и, помимо своей воли, посмотрела наверх. В памяти, как при убыстренной перемотке пленки, замелькали события этой дикой ночи. Смерть Владимира, бессвязный бред Кирилла, дальняя комната, эта жуткая зловонная конура и апогей всего этого бредового гротеска – безногая калека, рыдающая над телом своего истязателя. Эти кадры скользили и крутились перед глазами, словно кошмарный калейдоскоп.
Воображение нарисовало Насте громадный рот. Рот, в котором давно гнил один зуб, причиняя невыносимую боль всему организму. Квартира садистов и была этим зубом… Сегодня ночью его вырвали. Ротовая полость санирована, кровоточащую десну прижали ваткой… Но почему-то облегчения от этого Настя не испытывала.
«Катя не выходила из подъезда», – вспомнила она слова отца и начала быстро спускаться. Скорее в больницу, отвезти ключ папе – и в аэропорт.
На первом этаже она столкнулась с грузчиками – пыхтя, они вытаскивали наружу древний, рассохшийся комод, из которого то и дело, словно голодные рты, выскакивали ящики. Входную дверь в подъезд держал пожилой мужчина в расстегнутой куртке. В роговых очках, с растрепанными волосами, он напомнил Насте какого-то профессора из детского фильма.
– Добрый день, – поздоровался он, увидев Настю.
Она ответила на приветствие, ожидая, пока грузчики волокли комод.
– Вы не знаете, что тут случилось? – полюбопытствовал «профессор». – Я только приехал, как тут целый наряд полиции из подъезда вышел.
Поразмыслив, Настя решила не посвящать незнакомца в события прошедшей ночи, и она коротко ответила, что не в курсе.
– Вы, случаем, не дочка Антона? – прищурившись, продолжал расспросы мужчина. – Журавлева Настя?
Она кивнула, и мужчина расплылся в улыбке.
– Я, правда, очень редко тут бывал – сам из Тульской области. Но моя тетка, Анна Петровна, часто говорила о вас!