Нея
Шрифт:
Виктор осторожно отклонил голову назад.
Коснувшийся высокой спинки затылок вспыхнул болью, концентрировалась она с правой стороны, то есть, он вошел, и его, спятавшись сзади, шарахнули чем-то с размаха. Шишка-то, пожалуй, приличная, пульсирует и пульсирует.
Получается, Пустынников?
А зачем? Я же ни черта не знаю. Странно.
— Здравствуйте, Рыцев, — раздался усталый голос.
Со своим затылком Виктор и не заметил как Пустынников появился в помещении. Кондитер приблизился. На нем был фартук, весь в мазках шоколада, один мазок застыл на щеке.
— Зачем это? — кивнул Виктор на
— Я объясню.
Пустынников прихватил от окна табурет, сел на него, застыл.
— Я буду говорить тихо, — произнес он, заглядывая Виктору в глаза. — Так вам будет менее больно.
— Мне должно быть больно?
— Да. Если б я вас не связал, потом вы, возможно, убили бы себя. Или ушли.
— Чушь какая!
Пустынников шевельнулся.
— Вы же пришли за знанием? — спросил он.
— Черт возьми, да!
— Не надо играть в нуар-детектива, — горько улыбнулся Пустынников. — У вас слишком натурально получается.
— Я не играю.
— Это-то и печально. Если вы ждете прямых ответов, то их не будет. Будут только версии. И хронология событий.
— Валяйте, — усмехнулся Виктор.
Пустынников встал, вновь сел, дотянулся до занавески и расправил сбившийся уголок.
— Собственно… Собственно, — вздохнув, начал он, — два года и семь месяцев после высадки ничего не предвещало… Тьфу ты, как мелодраматично! — обозлился он на себя. — Предвещало, не предвещало… Важно, что произошло. Внезапно мы потеряли, наверное, две трети колонистов и корабль-ковчег. Вот так. Почему? Давайте размышлять.
Пустынников ссутулился, тонкая шоколадная лента возникла у него в пальцах.
— Мнется, смотрите-ка, а вроде бы не должно. Вы слушаете? — поднял он глаза на Рыцева.
— Слушаю, — сказал Виктор.
В голове, отзываясь на слова, медленно постукивали молоточки. Делиться этим с Пустынниковым он не стал. Пока терпимо.
— Что важно? — продолжил Пустынников, раскатывая на колене шоколадную ленту в "колбаску". — Еще на орбите были засечены порядка десятка аномальных зон. Вы знаете, что около трех месяцев, мы болтались на орбите? Наверное, не помните. Перепроверяли данные. Ни бактерий, ни вирусов. Ни флоры, ни фауны. Одна трава.
Боль проткнула Виктора насквозь.
Нельзя! — закричало внутри. Нельзя! Нельзя! Нельзя!
— А гр-ры… а гр-рибок-к? — прохрипел он.
— Хороший вопрос. Вы терпите, сколько можете…
— Аг-ха. — Виктор стиснул зубы.
Внутри, от левого бедра к сердцу, провели раскаленной иглой.
— На самом деле, — сказал Пустынников, — грибок — это тоже трава. Другое ее состояние. Как и пумпых, понимаете? Вода, лед, пар, что-то вроде. Очень приблизительно. Простое химическое соединение. Вот… А к аномальным зонам сразу были отстрелены ЛИС- лабораторно-исследовательские станции. Одна находится где-то здесь, у города, может быть, что и в кратере. Я ее не видел, но смотрел данные по функционированию. Я же в прошлом…
Он замолчал. "Колбаска", сплюснутая, прищипленная, превратилась в звездочку.
— Почему… — изгибаясь на стуле, сквозь боль выдавил Виктор. — Почему т-тварь дает вам…
— Говорить? — закончил за следователя Пустынников. И усмехнулся. — Потому что я не боюсь говорить, что думаю.
— А я, получается, боюсь?
Молоточки слитно грянули, и Виктор зажмурился.
—
— Да.
Боль шипела в горле, ныла в затылке и пульсировала в глазницах. Виктор стискивал пальцы и бил пятками в ножки стула. Не будь привязан, он, наверное, давно уполз от Пустынникова с его жутким шепотом хотя бы в тот же Провал.
Может, там от шептуна-кондитера скрывался и Зубарев?
И радость (рад, я рад) не работала больше. Потому что он просто слушает. Всего лишь слушает. Господи-господи-господи-и-и…
Казалось, в животе с треском рвутся внутренности.
— Что же случилось? — проникал сквозь треск вопрошающий голос. — Почему через два года и семь месяцев… А если бы через пять, после отправки следующего планового пакета? Вот было бы… Ладно, это уже несостоятельные предположения. Понимаете, то ли проснулось что-то, то ли мы разбудили нечто. Это как версия. К сожалению, у меня нет необходимой информации, да и ни у кого, наверное, нет. Все уничтожено. Так можно было бы оперировать массивами событий того времени, чтобы вычленить, сопоставить, попытаться найти хоть какие-то предпосылки. Но увы, увы. Как версия — разбудили. Впрочем, давайте сразу определимся с гипотезами.
— Развяжите, — простонал Виктор.
— Не могу, — просто ответил Пустынников. — Простите.
— Кх… как в фильме.
— Что? — удивился Пустынников.
— Ничего, — Виктор закашлялся, поднял на кондитера мутные глаза. — Все эти гипотезы — дерьмо.
— Может быть.
Пустынников встал, сделал несколько кругов по комнатке, проходя у Виктора за спиной. Кажется, даже подергал веревки — не ослабли ли.
— Основной вопрос, — сказал он, вновь опустившись на стул, — это вопрос: что поселилось у нас в голове. Что?
— Тварь, — прохрипел Виктор. — Ы-с-су-ка…
Ему казалось, он горит изнутри. В каждой клетке — по протуберанцу. Фигура Пустынникова дрожала как в мареве.
Это от меня жарит, понял Виктор. От меня, скоро свитер займется.
— Возможно. Но сначала: две трети колонии погибает в течение дня и большая часть одномоментно, — произнес Пустынников. — Оставшаяся треть как один начинает слышать голоса. У вас нет версии, Рыцев?
— Я-я-ать, — провыл Виктор, трясясь. — Есть. Тварь отсюда. Все уничтожила, добралась до нас. Я рад, рад.
— Да, но нас она все же не уничтожила, — возразил Пустынников. — Проредила, конечно…
— Кха-ха-ха, — каркнул Виктор. — Проредила. Она нас обрекла!
— Но возникает вопрос цели. То есть, зачем?
— У Василя спросите.
Несколько секунд Пустынников хлопал короткими ресницами, затем мягко улыбнулся.
— А-а, этот мальчик! Он славный, но совершенно не контактный.
— Конечно, если каждого связывать…
Боль с ворчанием отпустила.