Незабудка
Шрифт:
— Твои волосы, — сказала она, — выглядят как норка зимой…
— Хочешь убедиться?
— В чем?
— Напоминают ли они на ощупь норку. — Раф говорил так, как будто для Аланы это было вполне естественное действие.
— Не волнуйся, — мягко добавил он. — Я сам не буду до тебя дотрагиваться. Я знаю, ты не хочешь, чтобы до тебя дотрагивались.
Его низкий голос звучал успокаивающе, так же, как это было в джипе, когда кошмары неожиданно овладели Аланой.
— Подойди ближе и прикоснись ко мне, — произнес он. — Обещаю, что не сделаю ни одного движения. Со мной ты
Она смотрела на его янтарные глаза, нежную улыбку, чувствовала, как его голос, лаская, успокаивает ее. Его руки были по-прежнему засунуты в карманы, но тело расслаблено. Эта поза говорила Алане: он понял ее страх, что к ней могут прикоснуться, держать ее. Сдерживать.
— Как ты догадался об этом? — спросила Алана прерывающимся голосом.
— Что ты не хочешь, чтобы до тебя дотрагивались?
— Да.
— При каждом моем прикосновении ты застываешь. Это красноречивее любых слов.
Алану захлестнули чувства, глубоко спрятанные за внешним спокойствием Рафа.
«Он вернул мое письмо нераспечатанным, — напряженно думала Алана. — А мечтает ли он обо мне так же, как я о нем? Причиняет ли ему моя холодность столько же боли и страданий, что испытала я, когда получила назад нераспечатанное письмо?» Печаль воспоминаний болью отозвалась в ее сердце. «Все это в прошлом, — резко убеждала она себя. — Я живу в настоящем. Сегодня он проявляет ко мне только доброту. А сейчас я причиняю ему боль».
Алана хотела дотронуться до Рафа, успокоив тем самым их обоих, но мысль о том, что он может обнять ее в ответ, заставила тело напрячься, подготовиться к борьбе или бегству.
— Это не относится лично к тебе. — Голос ее прозвучал неестественно.
— Ты уверена, я не допустил никакой оплошности? — Алана посмотрела на Рафа. Взгляд его был чист, как горный ручей. Сверкание золота и топаза перемещалось в его глазах с преобладанием янтарного оттенка, лучами исходящего из середины черного зрачка. Он наблюдал за ней с непривычной напряженностью.
— Уверена, — ответила она, расслабленно вздохнув. — Абсолютно уверена.
— Тогда в чем же дело? — мягко задал вопрос Раф.
— Я… я не знаю. С тех пор как погиб Джек, мне почему-то не нравится, когда меня трогают.
— А трогательные люди тебе нравятся?
— Я…
Алана остановилась, выражение удивления мелькнуло на лице, черные брови сдвинулись.
— Я об этом как-то не думала, — проговорила она
Раф ждал, не сводя с нее глаз.
И Алана смотрела на Рафа, впитывая его уверенность и сдержанность; на шее у него пульсировала тонкая жилка, мышцы перекатывались на вздымавшейся в плавном ритме дыхания груди, он терпеливо ждал.
Алана медленно подняла руку. Он немного наклонился вперед, чтобы ей было легче дотянуться до головы. Ее пальцы слегка дотронулись до его волос, замерли в нерешительности и быстро отступили.
— Ну, как? — с улыбкой спросил Раф, выпрямляясь. — Не пора ли меня убить, чтобы снять шкуру на модное манто.
Алана беззвучно рассмеялась.
— Я не поняла, — ответила она. — Все произошло очень быстро.
— Попробуй еще, — предложил Раф спокойно.
Алана
— Так лучше, — произнес Раф. — Но тебе следует брать уроки у скорняка-профессионала. — Она вопросительно хмыкнула.
— Профессионалы ощупывают шкурку ладонями и подушечками пальцев, — объяснил Раф.
Взгляд его скользнул с губ на блестящие черные волосы Аланы.
— И они слегка дуют на мех, — добавил он, — нежно прижимают его к губам, нюхают его, пробуют, затем мягко проводят мехом по самым чувствительным участкам кожи.
У Аланы перехватило дыхание. Трепетная дрожь пробежала по телу при мысли, что до нее может нежно дотронуться… Рафаэль Уинтер. — Они действительно так делают? — спросила она. — Я не знаю, — с улыбкой сознался Раф нежным как бархат, голосом. — Но поступил бы именно так будь я скорняком, а твои волосы меховой шкуркой.
Хотя Раф не сделал ни одного движения, Алана почувствовала, будто заключена в его объятия, даже ощутила чувственное тепло, охватившее ее тело.
Внезапно яркие воспоминания о временах, когда они занимались любовью, как молнией пронзили ее тело. Она приложила столько усилий, пытаясь забыть прошлое, но воспоминания, страстные и свежие, вернулись к ней в первозданном виде.
Или, возможно, ее воспоминания о нежных прикосновениях Рафа были простым проявлением жажды страсти и мечты, сплетенных воедино и затмивших реальность. Другой вид потери памяти, более безболезненный, но такой же опасный для настоящего.
Тем не менее, Алана коснулась Рафа, и он показался ей даже лучше, чем в воспоминаниях.
Раф улыбнулся, как будто точно знал, какие чувства охватили Алану. Прежде чем она успела отступить, он отодвинулся от стены и, не касаясь Аланы, пропустил ее на узкую лестницу. Затем заговорил, и в его голосе больше не проскальзывали дразнящие, охрипшие, сокровенные нотки.
— Надо немного поспать, — посоветовал Раф. — Мы с Бобом не шутили, когда говорили, что отправляемся в путь на рассвете. Если тебе что-либо понадобится, я в соседней комнате. Стучи смело. Не бойся. Гости еще живут по вирджинскому времени. Спят как младенцы, хоть из пушек пали.
Она внимательно смотрела, как Раф удаляется в гостиную.
— И еще, Алана… — Раф повернулся к ней, лицо наполовину освещено, в глазах сияют золотистые капельки вечернего дождя.
— О чем ты? — спросила она.
— Не бойся. Что бы ни случилось, я здесь. — Раф исчез в гостиной, прежде чем она успела ответить.
Медленно поднималась она по лестнице в свою комнату, надеясь в любой момент услышать за спиной его шаги. Но лишь тишина сопровождала Алану в спальню.
Усталость бессонных ночей в сочетании со знакомыми с детства звуками ранчо сделали свое дело: Алана крепко заснула. Она спала безмятежно до тех пор, пока небо не затянули грозовые облака; они роились, сгущались, наслаивались друг на друга, молнии сшивали их воедино, а гром разрывал в клочья.