Незабываемые дни
Шрифт:
Силивон старательно облазил все закоулки своего парома, осмотрел крепление руля, еще раз проверил каждую щелочку. Паром был в полной исправности. Еще недели две тому назад Силивон тщательно зашпаклевал его, просмолил, сменил некоторые подгнившие перекладины. Паром хорошо держался, еле покачиваясь на стремительном течении реки. Невдалеке лежала вытащенная на берег лодка Силивона, в которой он обычно переправлял людей, шедших в одиночку. Паром стоял на луговой переправе, и только во время сенокоса здесь было полно людей, и Силивону от темна до темна приходилось вести по реке старую свою посудину, сбитую из досок и обросшую с боков скользким зеленоватым мохом. Обычно же работы на пароме почти не бывало, и Силивон был тогда больше занят охраной колхозного луга, чем самой переправой. Он и жил целыми неделями тут же около парома, в стареньком соломенном шалаше. Там у него был припасен мешочек картошки и чугунок, в который часто попадали окуни, плотва, а ловить их Силивон был большой мастер.
Но вот уж сколько дней не до рыбы Силивону. Что-то несусветное стало твориться вокруг. С запада шла война.
Про нее писали в газетах, сообщали по радио, о ней говорил колхозникам сам председатель, сын Силивона Лагуцьки. И если позавчера с запада стали доноситься глухие раскаты орудийной канонады, то вчера и сегодня с самого утра воздух дрожат от громовых ударов, отзвуки которых долетали сюда откуда-то слева, с верхнего течения реки. Силивон вместе с другими колхозниками вчера был на шоссе и собственными глазами видел большое движение на дороге. Разные наши части, на машинах и в пешем строю, шли на север, направляясь к городу. А сегодня утром люди говорили, что наши части идут уже обратно, по этой дороге, держа курс на мосты, что ниже по реке. Поутру же передали приказ, чтобы как можно скорее перегнали колхозный скот на тот берег реки. Стадо хотели погнать на мост, что на лесной дороге, но от людей услышали, что моста того уже нет, что он будто сгорел. Скот погнали по лесу, берегом. Однако сын велел Силивону не отлучаться от парома на случай экстренной надобности.
Силивон сидел на охапке сухой осоки и, чтобы не терять зря времени, строгал зубья для граблей, отчаянно скреб их обломком стекла. Зубья выходили из его рук, словно точеные. И такие же прочные получались грабли — по три года служили. И сено сгребали, и солому копнили, и ранней весной в проворных женских руках разравнивали грядки на огородах. И все им нипочем, пока не сломается какой-нибудь зуб, ударившись о пень на лесном лужку, или зубья так сотрутся, что начнут не сгребать, а только комкать высокие травы, скошенные на лугах. Тогда можно будет их в отставку и дать им замену.
Силивон мастерил зубья, но мысли его были далеки от граблей и сенокоса.
Уже солнце начало клониться за стройные вершины высоченных елей, потемнели дубы на противоположном берегу. На огромном дубе стоял на одной ноге задумчивый аист. С реки потянуло сыростью, кое-где под кручей поднялись над рекой первые пряди тумана.
Зябко пожав плечами, Силивон набросил на себя старый тулупчик и, отбросив в сторону дубовые бруски, из которых он мастерил зубья для граблей, зашагал вверх, на кручу, чтобы собрать хвороста на растопку. В это время до него донесся чей-то голос. Кто-то громко кричал с другого берега:
— Эй, паромщик, давай переправу!
Силивон увидел на другом берегу кучку людей. Один стоял у самой воды, махал рукой и кричал:
— Чего стоишь, давай паром, Силивон!
«И кто б это мог быть, да с того берега и в такое время? Однако знакомые, должно быть, если зовут по имени…», подумал дед и медленно побрел по берегу к парому. Когда старая посудина, скрипнув всем своим немощным телом, глухо стукнулась о мокрые горбыли причала, из-под ближайшего дубка вынырнули две машины и, поперхнувшись раз-другой дымком, бесшумно скатились на паром. За ними взошли пять человек в штатской одежде. У некоторых были короткие ружья, такие же, как у красноармейцев, которых видел Силивон, когда они проходили по большаку. Предупредительные шоферы, спрыгнув с машин, бросились помогать Силивону отвязывать концы канатов, которыми посудина была привязана к причалу. И когда паром плавно отчалил от берега и люди взялись за канат, к Силивону подошел человек в сером пиджаке, в легком летнем пальто внакидку.
— Что ж ты не узнаешь старых знакомых, Силивон Сергеевич?
Силивон глядел на человека, на всю его плотную, коренастую фигуру, на широкие плечи, которым, казалось, тесен был старый пиджак. В карих глазах его светилось не то лукавство, не то добродушная улыбка. И вместе с тем был на лице этого человека отпечаток какой-то печали, словно след внутренней боли.
— Так не узнаешь, Сергеевич?
Старый силился вспомнить, насупил седые брови, натужно морщил и без того морщинистый лоб свой и глядел на человека растерянно и виновато:
— Ну, что ты сделаешь с этой памятью, как решето дырявое стала…
— Ну, припомни праздник урожая, прошлогодний!
— Ах, боже мой! Так это ж Василий Иванович! Из области! Еще сына моего тогда с орденом поздравляли. Тогда и дочка у меня была в гостях, что теперь в городе живет, за военного вышла… Где только она сейчас?
Замолчали. Каждый думал о своем. Силивон вспомнил все прошлогодние события, как справили праздник урожая, приуроченный к десятилетию колхоза. Несколько колхозников тогда получили награды. Приехало много гостей из других колхозов. Были также гости из района и области. Хорошо тогда повеселились. На славу был праздник. И пели, и ели вволю, всегда бы так добрым людям… А разговоров тогда было! Все хвалились гостям своими успехами, водили по колхозным амбарам и конюшням, устроили спектакль в новом клубе, показывали кино… И не то, чтобы хвастали, но приятно было услышать от людей правдивое слово о своей работе, о том, что сделано твоими же усердными руками. И люди видели твою работу, и хвалили ее, и была большая искренность в тех словах и доброе людское согласие…
Машины спустили с парома и завели их в густой сосняк над кручей, чтобы они не бросались в глаза. Люди присели у костра, который разложил Силивон, отдыхали с дороги, перебрасывались редкими, скупыми словами.
— Видно, заночуем здесь… Водители уж которые сутки без сна, — словно ни к кому не обращаясь, проговорил Василий Иванович. Шоферы копались возле машин, очевидно, доставали кое что для ужина. Силивон усердно раздувал маленький костер под котелком.
— Я вам картошечки сварю, товарищи, горячий ужин все ж сытнее. А если у вас найдется котелок, можно и чайку вскипятить, — говорил Силивон, принявшись проворно чистить картошку. Короткий ножик так и ходил в его руках. По выражению лица старика видно было, что он собирается спросить о самом главном, что волновало его, не давало покоя. Но он сдерживал себя, стесняясь говорить при незнакомых людях. И только когда они пошли к реке умыться с дороги, Силивон торопливо спросил:
— Так как же оно будет, Василий Иванович?
— Вы о чем?
— Да все о том же. О житье нашем. Неужто мы удираем? И войско тоже? Вон из района начальство еще поутру за реку подалось. И вы, значит, покидаете нас? А кто ж против врага будет?
Василий Иванович улыбнулся:
— Это не совсем так. Вы же сами видите, что подаюсь я не на восток, а на запад. Значит, сопротивляться будем!
— Я же и говорю, что надо сопротивляться, — радостно ухватился за это слово Силивон. — Вы думаете, что я уже ничего и не знаю, говорю что попало о нашей армии и нашем начальстве. Я все знаю… Я Молотова слышал! Мы всем колхозом слушали. Никакому гаду нас не одолеть. Это я знаю. Много мы видели их, всяких пакостников. Мы и в восемнадцатом немца видели… И польские паны тогда же выхвалялись… А где они теперь? Наши отцы и француза видели. А земля наша как стояла, так и стоит, всем нашим лиходеям на погибель. Но обидно, Василий Иванович, до чего же обидно! Мы, можно сказать, вот в какую силу вошли, только бы жить да жить, недаром наш колхоз «Ленинским путем» зовется! Куда ж нам подаваться теперь от нашей жизни? Разве убежим мы от земли нашей, на которой каждая стежка тобой исхожена, каждая травинка твоей рукой обласкана… Я же и говорю, что не можем, да и не в силах мы покинуть свою землю, защищать ее надо…
— Надо, Силивон Сергеевич, надо! Будем защищать, на то мы с вами и советские люди.
— Я и говорю. Однако и заговорились мы, а картошечка уже готова.
Когда уставшие за день путники молча принялись за ужин, на берег из лесу вышел сын Силивона, председатель колхоза, Андрей. Увидев Василия Ивановича, он немного растерялся от такой неожиданной встречи.
— Василий Иванович, ну как это можно? В такое время вы тут отдыхать надумали! Отец, давай паром да переправим Василия Ивановича на тот берег, так и беды недолго дождаться…