Незабываемые дни
Шрифт:
— Обман, провокация! — бросился к двери.
Его схватили за руки, посадили на место.
— Вот он перед вами, гестаповский шпик номер сто семнадцатый!
Сыч намеревался что-то крикнуть, но сразу обессилел, и бледный, весь в холодном поту, беззвучно шевелил губами.
— Мы сегодня захватили еще несколько гестаповских шпионов. Их привел в наши районы он, номер его семнадцатый. Так называемый ваш комиссар выдал гитлеровцам трех ваших лучших бойцов, которые вместе с ним ходили в разведку. Он сказал вам, что они погибли в стычке с засадой, а сам выдал их немецкой комендатуре. Он несколько раз подводил вас, мстя за свои неудачи.
У
— Он старался, этот фашистский прихвостень, выдавать врагу наши партизанские планы. Он покушался на жизнь Василия Ивановича, нашего руководителя, уполномоченного Центрального Комитета партии. Советский человек, охранявший уполномоченного, погиб от ножа этого убийцы. И не Сыч он, этот номер сто семнадцатый. Перед вами офицер гестаповской разведки, убийца, шпик, провокатор Альберт Хенкель.
В хате зашумели, заволновались. Послышались выкрики:
— Да что на него смотреть, на гада!.. На сук его!
— Подождите, подождите! Спешить некуда, от кары своей он не убежит. Он еще расскажет, где нужно, и о своих помощниках и о своих начальниках. Расскажет, кто посылал его, кто давал ему для маскировки эту пилотку.
И тут не выдержал Бохан и, резко повернувшись к разоблаченному шпиону, изо всей силы швырнул ему в лицо знакомую уже нам пилотку.
— Прими свою предсмертную шапку, гад!
Тот покорно взял, побледнел еще больше. Раскрасневшийся от гнева Бохан тяжело вздохнул и словно задумался о чем-то. Лицо его просветлело, на нем снова появилась свойственная ему улыбка. Было в ней что-то чистое, нежное и такое человеческое, что постоянно влекло к нему людей. Оглянув всех слегка прищуренными глазами, он сказал:
— Вот и разоблачили мы с вами врага. Кто же нам помог его обнаружить? Разве эта пилотка с документами, которые он потерял во время одного из своих преступлений? Не только это. Его разоблачили наши советские люди. И те, которых он истязал в Дроздовском лагере смерти. И люди, видевшие его в Минске, в других местах. Помогла его раскрыть и простая колхозница, наша повариха, и один ваш боец…
Вертлявый Сомик, с любопытством наблюдавший за знакомым до малейших подробностей лицом Сыча, за его совиными взлохмаченными бровями, как-то сразу подтянулся, посуровел.
— Но я хочу спросить всех вас: где были ваши глаза, где была ваша бдительность? Где была бдительность командира так называемого партизанского отряда имени Байсака… самого Байсака, который пригрел гадину, назначил нашего заклятого врага комиссаром?..
В хате стало так тихо, что слышно было, как тяжело пошевелился, силясь подняться, Байсак, как тяжело дышали некоторые бойцы, избегая смотреть друг другу в глаза. Людям было стыдно.
— Разрешите, товарищи… — попросил Байсак.
Он вышел на середину хаты, медленно обводя взглядом присутствующих, задержался на миг на обмякшей фигуре Сыча:
— Эх ты, гадюка! — с колючей ненавистью произнес он эти слова. Потом обратился к собранию. — Товарищи! Правильно сказали тут про меня представители штаба. Я некогда понес заслуженную кару за свои поступки… Меня лишили звания… Меня, а это самая страшная для меня кара, исключили из партии. Я заслужил все это. Тяжко было мне. Но я думал, я мечтал, что моя совесть снова будет чиста перед моим народом, перед моей партией. Я бил, не щадя своих сил и крови, проклятых фашистов. Никто из вас не знает, что фашисты загубили мою семью. Она не успела эвакуироваться из Белостока.
И все увидели, как человек, который всегда, даже в пьяном чаду, был твердым, суровым, сейчас как-то обмяк и торопливо вытер рукой покрасневшие глаза. И лицо его опять стало строгим, жестким. И тихо-тихо он произнес:
— Об этом вот и прошу вас, товарищи!
И несколько голосов не в лад заговорили:
— Пускай воюет Байсак! Он наш! Он советский человек! Он знает, где печенка у фашистов… Простите ему ошибки!
Бохан улыбнулся, попросил успокоиться:
— Ваши пожелания мы учтем, товарищи! А теперь за дело. По приказу партизанского штаба объявляю ваш отряд расформированным. Кто хочет воевать, мы зачислим в другие отряды. А кто хочет на печь, может итти на все четыре стороны, нам лодыри не нужны. Да и каждый лодырь сейчас — опасный для народа человек…
— Да что вы, товарищ, нет у нас таких людей, чтобы про какие-то печи думали. Все как один пойдем с вами.
— Ну ладно, в таком случае — в дорогу!
Немного спустя небольшой отряд Байсака ушел из деревни под командованием бригадного комиссара Андреева. Бохан со своими людьми остался в деревне, чтобы собрать жителей, потолковать с ними о последних событиях.
18
Всю ночь валил снег.
Ехали глухими дорогами. Вперед, прокладывать путь пускали самых сильных и выносливых коней, часто сменяли их. Далеко впереди и параллельными дорогами неугомонно сновали разведчики.
Стряхивая с шайки липучий мокрый снег, Василий Иванович буркнул в темень ночи:
— По такой дороге особенно не разгонишься. Как бы нам не опоздать, Гудима?
— Времени хватит, нет еще полуночи. А дорога в самый раз. Никакой машине по ней теперь не пробраться.
— Не думаешь ли ты случайно, что нам придется убегать от немцев?
— А зачем мне об этом думать? Просто говорю, что дорога трудноватая, а для немца она еще тяжелее.
В сумраке ночи слышно было пофыркивание коней да изредка кто-нибудь приглушенным голосом покрикивал на коня, который сбивался с проторенной дороги и выше колен погружался в глубокий податливый снег. Подчас какой-нибудь конь оступался, скользил, глухо постукивали оглобли саней.
На место прибыли во-время. Основные силы разместились на опушке леса. Загодя высланный вперед конный разъезд перерезал телефонные провода, соединявшие аэродром с городом, до которого было километров пятнадцать. Недостроенный еще перед войной аэродром находился на широком просторном поле. В двух небольших постройках были размещены немецкая электростанция и пункт радиосвязи. Летчики, приезжавшие обычно из города, свободное от полетов время проводили в объемистом бункере, в котором помещались часовые и зенитчики. Неподалеку, в другом бункере, была команда аэродромного обслуживания.