Неждана
Шрифт:
— Ты там что-то про свистульку обещала, — посмеиваясь напомнил Иван.
Он понял уже, как поворачивать нехитрый ручеек их беседы в нужное русло. Про мамку и дедуся лучше не говорить, Сороку не поминать, и все заладится.
— Да! — снова обернулась к нему Нежданка. — Ты какую хочешь?
— Вообще-то я лошадей страсть, как люблю, — задумчиво протянул парень. — Но, если что, — и на зайца согласный.
— Будет тебе конек, самый-самый, — охотно закивала Неждана. — Погоди.
Она убежала в избу и скоро вернулась, прижимая к фартуку завернутого в тряпицу расписного конька.
— Он так поет переливчато… — похвалилась она. — Даже у меня дух захватывает, Другого такого не получается сделать.
— Спасибо, — Ваня снова сиганул с яблони на Сорокин двор и бережно принял из рук маленькой соседки дорогой подарок.
Неждана запомнила то лето как самое счастливое в своей жизни. Лопоухий соседский Ванька продолжал их с Василем подкармливать — то кринку с творогом на верстаке оставит, то студню мамкиного снова через забор передаст, то яблочко моченое для деда разотрет в кашицу. Неждане петушков на палочке да пряников приносил, грушами угощал и черникой с малинкой. Некогда ей теперь было в лес за ягодами бегать. Да, и груши во дворе больше не росли с тех пор, как молния спалило Даренкино дерево.
Неждана грызла петушков по ночам или когда сидела у деда за печкой. Медленно смаковать леденцы не получалось, не хотелось, чтобы Сорока заприметила. Как мачехе объяснять потом дружбу со взрослым парнем? Тем более, что Сорока с соседкой Надейкой давно не знались и даже не разговаривали.
Последний раз Ваня с Нежданой виделись в конце липня.
— Попрощаться я пришел, — грустно доложил Иван, снова свалившись спелым яблочком на двор.
Неждана только ойкнула и засопела носом.
— Опять за реку к тетке? — наконец, спросила она.
— Не, — Ванька замотал кудлатой башкой. — В княжий терем на конюшню дядька меня пристроил, конюху помогать.
— Понятно… — протянула девочка.
Она закусила губу и качнула головой так, чтобы лохматые пряди с косичками упали на лицо. Девчонка давно привыкла так прятаться от своих бед.
— Не грусти, Коза, может, еще свидимся, — голос у Вани прозвучал бодро, но как-то надтреснуто.
Хотя, может, Нежданке то просто показалось
— Прям о сию пору уезжаем, уже телега запряжена стоит, — Ваня нехотя признался и в этом. — Дядька говорит, торопиться надо, покуда другого заместо меня не взяли.
— Поезжай, чего уж там, — кивнула Неждана. — Может, и вправду свидимся.
Глава 6. Тринадцатая зима начинается
В начале зимы Нежданке тринадцать лет исполнилось. Ох, недоброе то число для нее… Что ж будет-то?
Вытянулась девчонка еще выше — куст шиповника на дворе переросла. По возрасту — уже невеста. Только кто ж на такую позарится? Тощая, вечно лохматая, локти- коленки, как у кузнечика по-прежнему во все стороны торчат. Там, где у девицы грудь должна быть, нее передник кожаный повязан на рубашонку, глиной и краской перепачкан, и никаких на нем округлостей не видать.
Косы все так и плетет по-ведьмачьи, да каждый раз по-разному. То с одного боку две тоненьких тугих косички оплетают отдельную прядь, и под ними лохмы распущенные, а с другого боку — одна коса слабая, да пряди из нее выпадают во все стороны- как ржаной колос
Когда Неждана мала была, понятное дело, почему она вечно лохматая ходила, — росла девчонка без матери, как могла — так и плела косички, куда дотянется, там и напутает себе волосы неумелыми пальчиками.
А со временем научилась нарочно это делать интересно, с выдумкой — то бусины вплетет, то веточки. Может, в заморских теремах и оценили бы красоту такую, но не в Поспелке. Тут испокон веков девки строго одну косу плетут, замуж выходят — на две переплетают.
Много раз уже Сорока порадовалась, что не обихаживала девчонку сызмальства, не научила, как правильно косу заплетать. Что в три годка Нежданка чертенком лохматым по деревне бегала, что в тринадцать — взрослая девица, а патлы в косу собрать не может.
На такую ни один жених на засмотрится, убоится. Сороке того и надобно — пока Неждана в семье живет, будет она ради деда свистульки лепить с утра до вечера. А как Василь помрет, Сорока еще что-нибудь удумает, как не выпустить из своих рук этого куренка, несущего золотые яйца.
Раньше и мечталось только о том, как выживет девчонку из дому. А теперь нет, теперь нужна ей падчерка, так просто она ее не отдаст.
Все у мачехи давно отлажено. Неждана свистульки певучие лепит да расписывает. Влас с Добросветом их на ярмарку возят, продают втридорога. Сорока богатеет — масло на сыр намазывает, сундук на сундук уже ставит. Иногда к колодцу выходит — бабам новых «секретов» про привороты подкинуть. Не каждую седмицу — не перебарщивает.
Дед Василь за печкой совсем в тень превратился, бегает к нему Неждана больше все украдкой. Иногда задумается она, что могла бы уйти из дома, отец, поди, и не заметит. Дядька Ероха ее давно уже зовет к нему перебираться. Он, конечно, со своим интересом — хочет выведать секреты, как она свистульки приворотные делает. А она что? Она никаких заговоров не знает, просто все, как дедусь показал, так и делает.
И кто только те слухи распустил, что колдует дочь Власова над глиной? Да, понятно кто, — Сорока! Все прибытки от торговли в ее сундуки шелками да жемчугами складываются.
Ушла бы на самом деле Неждана уже куда глаза глядят. Хоть бы вон — к дядьке. Только кто ж тогда за дедусем ухаживать будет? Не оставит она Василя Сороке на растерзание. Так и живет пока с мачехой, как жеребенок стреноженный.
Повелось давно, в деревнях, что свадьбы по осени играют. Когда основные работы в поле закончатся, начинают сватов засылать, а там уж скоро и столы свадебные накрывают.
И каждый раз в конце осени, словно толстые утки из заводи, выплывают на свет разные истории нехорошие — про обманную любовь, про сбежавших женихов, про невест порченых, ну, и похуже чего бывает, если к обману людскому колдовство подмешать.
А уж в тот год историй таких приключилось больше, чем семян в подсолнухе, и везде без свистулек не обошлось. «Обещал, да не женился» — такое часто повторялось. Но были и иные случаи, позаковыристее.
Особенно сильно на судьбе Нежданке тогда три истории сказались. Из-под разных камушков те ручейки бежали, да слились все потом в один кипучий поток.