Неженка
Шрифт:
Внезапная волна боли прокатилась по спине Франчески столь неожиданно, что колени ее подогнулись. Она инстинктивно ухватилась за Холли Грейс:
— Ох!
Холли Грейс, уронив виноградную гроздь, подхватила ее за талию:
— Обопритесь на меня.
Франческа, застонав, наклонилась вперед, стараясь восстановить дыхание. По ногам потекла струйка жидкости — начали отходить воды. Привалившись к Холли Грейс, Франческа сделала полшага, босоножки внезапно сделались влажными и липкими. Прижав к животу руки, она задыхающимся голосом произнесла:
— Ох, Натали… ты ведешь себя… совсем не так, как подобает… леди.
Над загоном для телят загремели
РАЗЖИГАЯ ОГОНЬ
Глава 22
Он распластался по стенке, держа большой палец на спусковой кнопке зажатого в кулаке ножа с автоматически выскакивающим лезвием. Убивать ему не хотелось, в этом он не находил никакого удовольствия, особенно если речь шла о женщине. Но всегда наступал момент, когда без этого не обойтись. Наклонив голову, он наконец услышал тот звук, которого ждал: негромкий щелчок открывшейся двери лифта. Когда женщина подойдет ближе, звук ее шагов поглотит толстый ярко-красный ковер, который устилает коридор этого роскошного кооперативного многоквартирного здания на Манхэттене. Он, готовясь спустить пружину, начал про себя считать шаги, оставшиеся женщине до последней в ее жизни встречи.
Подушечкой пальца он погладил поверхность спусковой кнопки — не настолько сильно, чтобы вышло лезвие, а просто чтобы придать себе уверенности. Город был для него джунглями, а сам он — сильным молчаливым хищником, живущим по своим законам.
Его настоящего имени никто не помнил — время и жестокость стерли его в памяти. Сейчас он известен миру только как Бич — Великий Бич.
Он продолжал считать, заранее зная, сколько времени у нее уйдет на то, чтобы пройти до поворота в коридоре, где он прижался к неярким обоям с пейслийским узором. До него донесся слабый аромат ее духов. Он вытянул свое оружие. Она прекрасна, знаменита… и скоро будет мертва!
С мощным ревом, зовущим к крови, он бросился вперед.
Она вскрикнула и отступила, уронив сумочку. Он одной рукой щелкнул кнопкой своего ножа и, посмотрев на нее, другой рукой поправил очки на переносице.
— Ты уже труп, Китайский Кольт, — презрительно усмехнулся Великий Бич.
— А ты — просто бездельник, Теодор Дей! — Холли Грейс Бодин наклонилась, чтобы шлепнуть его ладошкой по заднице, облаченной в брючки-камуфляжи, а потом приложила руку к своей груди. — Честное слово, Тедди, в следующий раз я сама на тебя спущу пружину!
Тедди, коэффициент интеллектуального развития которого, по измерениям группы, проводившей исследование детей в его последней школе в фешенебельном пригороде Лос-Анджелеса, насчитывал что-то около ста семидесяти, ни на мгновение не поверил, что она это может сделать. Тем не менее ради безопасности он все-таки крепко обнял ее, не то чтобы опасаясь Холли, а еще и потому, что любил ее почти так же сильно, как мать.
— Вчера вечером ты была великолепна, Холли Грейс. Мне понравилось, как ты крутила нунчаки. Ты и меня научишь?
Каждую пятницу ему разрешали ложиться спать позже, чтобы посмотреть «Китайский Кольт», хотя мать и считала, что для девятилетнего ребенка в сериале слишком много насилия.
— Глянь на мой новый нож, Холли Грейс. Ма купила его на той неделе в Чайнатауне!
Холли Грейс взяла нож, посмотрела, а потом провела лезвием по его золотисто-каштановым волосам, спадавшим на бледный лоб.
— Больше похоже на складную расческу, дружище.
Тедди посмотрел на нее неодобрительно и потребовал свое оружие обратно. Он поправил черную пластмассовую оправу очков и взъерошил только что расчесанную ею челку.
— Зайди ко мне в комнату, посмотри, там повесили мои новые обои с картинками космоса. — И он, не оглянувшись, мелькая тапочками и звеня подсумком с боеприпасами, понесся по коридору в футболке с нарисованным Рэмбо, заправленной в камуфляжи, жестко перетянутые на поясе ремнем, как ему больше всего нравилось.
Холли Грейс посмотрела ему вслед и улыбнулась. Боже, как она любила этого мальчонку! Он помог ей справиться с болью невосполнимой утраты сына, которая, казалось, будет мучить ее всю жизнь. Но сейчас на дне души появилось уже другое больное место. Шел декабрь восемьдесят шестого года. Два месяца назад ей стукнуло тридцать восемь. И как она позволила себе дожить до тридцати восьми, не заведя другого ребенка?
Наклонившись поднять сумочку, она вспомнила тот адский день четвертого июля, когда родился Тедди. Воздушный кондиционер в окружном госпитале не работал, и в палате, куда поместили Франческу, уже было пять кричащих от боли женщин.
Франческа, лежа на узкой кровати, с бледным лицом и влажной от пота кожей, молча сносила схватки, сотрясавшие ее маленькое тело. Именно это молчаливое страдание в конце концов и покорило Холли Грейс — именно тихое, стойкое достоинство. Сразу после этого Холли Грейс решила побыть с Франческой. Ни одна женщина не должна оставаться в такие минуты одна, особенно та, что так решительно настроена не обращаться за помощью.
Оставшуюся часть дня Холли Грейс вытирала кожу Франчески влажными прохладными тампонами. Она держала ее за руку и отказалась уходить, когда ее повезли в родильную палату. В конце концов, перед полночью этого бесконечного дня четвертого июля, родился Теодор Дей. Обе женщины не отрывая глаз рассматривали его маленькое сморщенное тельце и улыбались друг другу. И в этот момент родились те узы любви и дружбы, что просуществовали уже почти десять лет.
За эти годы уважение Холли Грейс к Франческе медленно, но постоянно возрастало. Франческе удавалось все, за что она ни бралась. С УКВ-радиостанции она пробилась на местное телевидение, постепенно завоевывая все большую известность, а затем перебралась в Лос-Анджелес, где ее утренняя телевизионная программа в конце концов привлекла внимание телесети. А сейчас она была уже звездой нью-йоркской программы «Франческа сегодня», выходившей по средам, и ведущей ток-шоу, которому в последние два года удалось переплюнуть шоу Нильсенов.
Зрителям быстро полюбился эксцентричный стиль интервьюирования Франчески, который, насколько Холли Грейс могла понять, почти полностью базировался на ее полном отсутствии интереса ко всему, что касается независимости журналистской позиции. Несмотря на поразительную красоту и остатки британского произношения, ей как-то удавалось напоминать зрителям самих себя. Остальные — Барбара Уолтере, Фил Донахью и даже Опра Уинфри — как-то управляли ситуацией. Франческа, как и миллионы американцев, — никогда. Она просто входила в контакт, ввязывалась в драку и старалась извлечь из ситуации как можно больше, что в результате приводило к появлению самых неожиданных телеинтервью, которые американцы видели за последние годы.