Нежить Пржевальского
Шрифт:
– Что это?
– Да вот, разверните-с.
– Ну, нет, – с сомнением посмотрев на подозрительную тряпку, сказал Колпаковский. – Вы, уж как-нибудь сами.
– Как скажите.
Пржевальский развернул тряпицу и поставил на обеденный стол шкатулку из темного отполированного дерева. Открыв ее ключом (даже не ключом, а каким-то крошечным, не больше нательного крестика, ключиком), он откинул массивную крышку и подвинул шкатулку к губернатору. Колпаковский с любопытством заглянул внутрь. На дне шкатулки на подушечке из черного бархата лежала
– Что за шутки?! – рассердился губернатор. – Сейчас же уберите это со стола.
– Да погодите, – сказал Пржевальский. – Вы, что ничего не заметили? На ногти, на ногти посмотрите.
Колпаковский заставил себя приглядеться к страшному обрубку. Ногти на руке действительно были странные, непривычно длинные, с тусклым медным отливом. Губернатор постучал по ним столовой ложкой. Послышался звон металла.
– Это что, медь?
– Представьте, да, – сказал Пржевальский.
– Поразительно. И чья же эта рука?
– Это, Герасим Алексеевич, рука жезтырнака!
– Кого-кого?
– Жез-тыр-на-ка, – по слогам произнес Пржевальский. – Персонаж такой из казахских сказок, вроде людоеда с медными ногтями.
– Ну и ну… он, что… существует на самом деле?
– Так же, как и дикая лошадь Пржевальского, – улыбнулся великий путешественник. – Если помните, в Петербурге ее тоже считали выдумкой. Что скажете, Герасим Алексеевич, «жезтырнаки Пржевальского» – звучит?
– Откуда у вас эта рука? – вместо ответа спросил губернатор.
Пржевальский махнул рукой:
– Лучше не спрашивайте.
Заперев шкатулку на ключик, Николай Михайлович стал заворачивать ее обратно в подозрительную тряпицу.
– Я на пороге величайшего открытия, это будет мой триумф! – пообещал он. – Куда уж там Каульбарсу и Тян-Шанскому.
– Вы представите свою находку Географическому обществу?
– Разумеется, но для этого мне нужен живой жезтырнак. От обрубка руки, знаете ли, не тот эффект.
– Как же вы собираетесь его поймать?
– Я? – Пржевальский пожал плечами. – Никак. Вы мне поможете. Или точнее, ваша кульджинская канцелярия.
Глава 1. Кульджинская канцелярия
Адмирал Литке, благообразный старик с собачьими бакенбардами, был частым гостем на заседаниях Русского географического общества, куда его приглашали в память о его былых заслугах. Старика усаживали в глубокое кресло на львиных лапах, в котором он по-стариковски, прямо посреди заседания, засыпал. Проснувшись, адмирал долго не мог сообразить, где он находится – в Генштабе или в Географическом обществе. Всюду висели военные карты, всюду сновали сосредоточенные люди в мундирах генерального штаба…
Коканд еще предстояло покорить, смелый разведчик Чокан Валиханов еще не пробрался в герметический Кашгар, но офицеры генштаба уже понимали всю важность научных экспедиций. Экспедиции были источником ценной информации, они проникали
Так в 1845 году усилиями Генерального штаба в Петербурге было открыто Русское географическое общество, позже переименованное в Императорское русское географическое общество. Надо сказать, что некоторые офицеры генштаба так долго и хорошо притворялись географами, что со временем действительно превратились в крупных научных светил.
Между тем империя быстро росла на восток.
Генеральному штабу требовалось больше информации, а значит, требовалось больше «научных» экспедиций.
В 1871 году русские войска подошли к Кульдже и туркестанскую диверсионно-разведывательную школу выдвинули на передний край – в город Верный. Школу разместили на Артиллерийской улочке, недалеко от армейских казарм, привычно замаскировав табличкой на парадном входе: «Верненская школа переводчиков и проводников. Императорское русское географическое общество».
Все логично. Генштабу нужны научные экспедиции, а экспедициям – проводники-мергены и переводчики-толмачи.
В захвате Кульджи верненская школа сыграла решающую роль. В итоге империя получила новые земли, а школа новое прозвище: «кульджинская канцелярия».
Со временем канцелярию расширили.
Кроме разведчиков и диверсантов школа стала готовить картографов, археологов и этнографов. Прошли времена, когда в сферу ее интересов попадали исключительно укрепленные города вероятного противника. Канцелярию все больше интересовали уникальные архитектурные памятники Туркестанского края, местные легенды и фольклор, загадочные культовые сооружения, назначение которых еще только предстояло раскрыть.
Но вернемся в тот теплый весенний день, когда Пржевальский едет в пролетке на губернаторскую дачу и прижимает к себе переметную суму, в которой лежит шкатулка из темного отполированного дерева…
В этот день в Кульджинской канцелярии Николай Николаевич Пантусов, историк, ориенталист, филантроп, читает курсантам школы лекцию по этнографии. Курсанты сидят за партами и время от времени нестройным хором отвечают на вопросы Пантусова.
Но нас интересует один курсант. Вот он, смуглый кареглазый юноша с ежиком темных волос на голове. Юноша сидит на задней парте, рассеянно слушает лекцию и рисует на полях тетради стычку казаков с кокандской конницей.
Этого юношу зовут Асхат.
Асхату семнадцать лет. По происхождению он из славного казахского рода аргын. Предки его угоняли скот, воевали с калмыками и первыми в казахской степи учили русский язык. Отец Асхата, средней руки бай, выбившийся в волостные, дал своему сыну приличное образование: сначала медресе, где татарин мулла лупил Асхата палкой по спине, заставляя разбирать мудреную арабскую вязь, затем Омский кадетский корпус, где смуглого, не похожего на однокурсников юношу учили военным наукам, французскому языку и танцам.