Нежить

Кучеренко Вадим Иванович

– А петуха почто обидел, лиходей?

– Не то, лешак, ты часом заблудился,

Как призрак бродишь посреди людей?

– Не разом всем, но каждому отвечу, -

Не дрогнул леший под огнем их глаз. –

Ведь сам искал я с домовыми встречу.

Мне Никодим рассказывал про вас!

– Так ты знаком с беспутным полевым?
–

Спросил старик без тени интереса.

– И что за радость, дедушка, быть злым?
–

Обиделся вдруг

выходец из леса.

Он мог простить, когда его ругали,

Но за друзей всегда стоял горой.

– Ты доживешь до вечера едва ли,

Начав судить столь раннею порой!

– Ты Доможил, и Никодиму друг, -

Ответил Афанасий без запинки. –

И что бродить нам около да вкруг?

Я не затем шел в город из глубинки.

– Разумен, малый, ты не по летам, -

Съязвил старик. – Ужель в лесу родился?

– Позволь-ка, дедушка, я честь тебе воздам!
–

И Афанасий в пояс поклонился.

(Он не забыл совета Никодима).

Поклон нежданный так растрогал Доможила,

Что по щеке его скользнула, невидима,

Слеза, за ней еще… И прошлое ожило.

И вспомнил старец враз и Никодима,

И дружбу старую, и старое село –

Все то, что было некогда любимо

И что, казалось, навсегда ушло.

Пусть не привыкли домовые плакать –

Ведь не всегда сентиментально зло, –

Но Доможил дождю позволил капать…

Лесному духу снова повезло.

Глаза омыв и память растревожив,

Был домовой радушно-суетлив.

Так долго жил он, сам себя стреножив,

Что, путы сняв, внезапно стал болтлив.

– Так Никодим, ты баешь, жив и здрав

И старика не позабыл доселе?

Тебя ко мне направив, был он прав.

Эй, молодцы, сегодня быть веселью!

Он оглянулся – спутники его,

Всегда во всем натурой злой ведомы,

Не скрыв неодобренья своего

Вновь крысами метнулись в щели дома.

И злобный писк окрестность огласил,

Из темных нор глаза вдруг засверкали –

Традиции нарушил Доможил,

И домовые в слободе восстали.

– Ужо я вас! – им старец пригрозил.
–

Не сметь перечить, бесово отродье!

Моей руке еще достанет сил

Вернуть вам разум вопреки природе!

Но явно Доможил сконфужен был.

Сказал бы кто – и сам бы не поверил,

Что домовой о вековой вражде забыл

И лешему себя и дом свой вверил.

Он – дух домашний, леший – дух лесной.

Ведут собака с волком смертный бой.

И каждый платит дорогой ценой

За право быть всегда самим собой.

Чем дольше – тем сильней сомненье.

И Доможил уже себя бранил,

Что домовых испытывал терпенье,

Когда их с лешим помирить решил.

Был Доможил как ветер переменчив.

Бунт напугал его; он лешего винил,

Что тот своею лестью беззастенчивой

На безрассудство старика подбил.

Гордыня только старцу и мешала

Отречься от недавних клятв своих.

Дай леший повод – и пиши пропало:

Не миновать ему расправы домовых.

Но Афанасий был наивен, но не глуп.

Он видел все и вскоре догадался,

Что с виду лишь старик кряжист как дуб –

Внутри трухляв… Но страху не поддался.

– Спасибо, дедушка, тебе на добром слове, -

Сказал с улыбкой, – только не взыщи –

Не время пировать; расслышь тревогу в зове

И помоги мне – ведуна сыщи!

– А что искать, живет он недалече, -

Махнул устало Доможил рукой. –

Меж нами договор: он наших лечит,

Мы от людей его храним покой.

Так просто вышло; даже гром не грянул,

И леший не пустился в буйный пляс.

Но пошатнулся он, как будто пьяный,

И побледнел – ответ его потряс.

Не будь собой так занят Доможил –

Растерянность бы лешего отметил

И уж тогда дотошно расспросил…

Но не в себе он был и лишь заметил:

– Тот видишь дом? Тропинку в лебеде?

Дойдешь по ней, но солнца жди восхода.

Затем стучи, когда в большой беде…

И возвращайся к своему народу!

– Спасибо, дедушка! – и леший поклонился.
–

Обидел чем – прошу меня простить…

Но домовой, сердито пискнув, скрылся –

Лишь хвост мелькнул, – не дав договорить.

А Афанасий будто потерялся –

То в небо он смотрел, то вкруг себя.

Он прежде даже черта не боялся,

Но к ведуну шел, страха не тая:

Тот был обижен нежитью когда-то,

И пожелай сейчас он отомстить,

То не было бы лучше кандидата…

(Как лешему себе да не польстить?!)

Чесал в затылке Афанасий долго,

Вздыхал и маялся, кляня весь белый свет.

Но пересилило в нем все же чувство долга,

И он пошел… Уж близился рассвет.

Недаром леший мести опасался –