Нежить

Кучеренко Вадим Иванович

Чем город так опасен мне.

– Ты слушал или спал, засоня?

Погибнешь по своей вине.

– Я честно выслушал тебя,

Теперь давай все по порядку.

Превыше истину любя,

От сорняков прополем грядку.

Ты говоришь: слаб человек,

Владеют гнусные им страсти.

Нас, леших, уж который век

Леса спасают от напасти.

Мне морок не опасен сей,

Заразе этой неподвластен.

От

плевел зерна ты отсей –

Порок над нежитью не властен.

– Готов поверить: леший нелюдим.

Но обречен, кто о церквах забудет.

– Не ангелы там служат, те же люди.

И что мне от молитв их грешных будет?

– Ты безрассуден, нечего и спорить, -

И Никодим в сердцах махнул рукой. –

Безумного с его безумьем сорить –

Что беса окроплять речной водой.

– Напрасный труд, с тобою я согласен.

Ты лучше мне советом помоги.

Один вопрос мне все-таки неясен:

Ждут в городе меня одни враги?

– Враги твои врагов – твои друзья.

Пусть даже враг он прежде был и твой.

– Загадки этой разгадать нельзя!

– Ответ простой: твой друг там – домовой.

– Мы во вражде ведь с давних пор!

– Да я о том и речь веду,

Что распри ваши – просто вздор.

Поймешь и сам, когда сведу.

– Ты хорошо знаком ли с ним?

– Товарищем мне верным слыл.

– Давно ли было, Никодим?

Возможно, он уже забыл.

– Забыть нельзя, ведь мы не раз

Вгоняли лошадь в мыло.

Хозяин после думал: сглаз,

Параличом разбило…

– Какая лошадь? Мы про город…

– Он на селе в те годы жил.

Ты помнишь? Был великий голод.

Бежал, кто мог. И Доможил…

На новом месте он обжился,

Ни человек, ни дух – наш брат.

И с жизнью в городе смирился,

Но злее стал с тех пор стократ.

Ему поклон мой передай,

Напомни о проказах,

Да будь приветлив – руку дай,

И сдружишься с ним сразу.

Вздохнул печально Никодим:

– Тебя я сам бы проводил,

Но, как и ты, неисправим –

Мне человек не угодил.

Но если попадешь в беду,

Подумай только, да сильней!

Я все забуду и приду.

Нет друга, верь, меня верней…

И полевой протяжно свистнул:

«Смотри, не попади в беду!»

Затем тихонечко он пискнул

И мышью скрылся в борозду.

А леший вновь один остался.

Кругом он глянул. Вечерело.

Туман по-над землею стлался,

И солнце в ночь упасть созрело;

Но медлило, лучом лаская

Холмы и впадины полей,

Прощальной лаской утомляя

Неистовой любви своей.

Травы высокой колыхание,

Цветок, а в нем пчела в работе,

И ветра страстное дыхание,

И птицы песнь на звонкой ноте –

Тем, кто живет, любовь ценя,

Все это было как признание,

Что поцелуй на склоне дня

Есть встречи новой обещание…

Но Афанасий не любил.

Сомненьями вовсю терзаясь,

Иных забот он полон был

И ими жил, не отвлекаясь.

«Пора и в путь», – подумал он,

На солнце пятен не заметив.

В любви был леший не силен,

Своей нигде пока не встретив.

За полем снова лес вставал,

А там гора горбы вздымала…

Но дух лесной не уставал,

Ему природа сил давала.

В краю безлюдном незачем таиться

И опасаться встречи с чужаками.

Мог Афанасий и росой напиться,

А закусить древесными грибами.

Но если б из людей увидел кто его –

Узрел бы мужика, каких немало

По свету бродит. В лешем ничего

От духа не было, на вид – обычный малый.

Легко весь день мог волком пробежать,

А ночью – филином или пугливой тенью.

Но не любил он облика менять,

Предубеждение оправдывая ленью.

Он шел в надежде, будто так и надо,

Весь леших род от тяжких бед спасти.

Собою жертвовал, не требуя награды,

Мечтая лишь до города дойти.

Мечтал – сбылось, и он дошел таки!

Не леший, а позор лесного рода.

…Нередко вот такие простаки

И остаются в памяти народа.

Глава 3,

где леший Афанасий приходит в город и в поисках знахаря встречается с домовыми.

Лишь тот из нежити, кто не боится сглаза,

Увидев город, в ужас не придет:

Как будто зверь притих тысячеглазый

И, злобою терзаясь, жертву ждет.

Но из таких – ну, домовые разве,

Ведь не случайно в городах живут они.

А впору лешему и слепота, и язвы,

Когда кругом огни, огни… и вновь огни.

А воздух городской? Его нет гаже,

Опасен он для тела и души.

Не ядовит так газ болотный даже.

Будь осторожен, леший, не дыши!