Нежна и опасна
Шрифт:
— У вас что-то было с Леночкой, да? — догадалась я. — Вы специально разыграли этот спектакль, чтобы ее проучить? Что она вам сделала?
— Не проявила должного уважения! — рявкнул Борис Михайлович. — Пренебрегла моим вниманием!
— Вы хотели с ней переспать?! — ахнула я. — С девушкой своего сына?
— А мне плевать, чья девушка, если я ее хочу! Она посмела насмехаться надо мной и поплатилась за это! Ее трахал пьяный Степа, а Кирилл сидел в соседней комнате и слушал его пыхтение. Я показал заносчивой малолетке, где ее место! Превратил ее в подстилку для любого желающего.
— Почему же она не сопротивлялась? — убито спросила я.
— Ждала, что Кирилл остановит
— А почему он этого не сделал?
— Да потому что я не позволил! Встал грудью на его пути. Сказал, что настало время определиться: или он позорный соплежуй, или настоящий мужчина. — Борис Михайлович пожевал сигару. — Пришлось дать мальчишке пощечину, но в итоге он сделал правильный выбор.
Передо мной сидело чудовище.
Я задала последний вопрос. Я хотела, чтобы он прозвучал ядовито, но сарказма у меня не получилось:
— А почему вы не сами провели экзекуцию, а поручили ее Степану? Могли бы показать пример настоящего мужчины. Или боялись, что соплежуй вас возненавидит?
— Ничего я не боялся, просто к тому времени она потеряла единственное достоинство, которое меня привлекало, — девственность. А я, знаешь ли, с пробитыми девочками не сплю, — он затушил сигару в пепельнице. Добавил жестким тоном: — Надеюсь, у тебя хватит ума не рассказывать Кириллу об этом разговоре. Это все равно ничего не изменит.
56. На мосту
Я вышла под моросящий дождь и, не разбирая дороги, побрела по Благовещенскому мосту. Зонта у меня не было, капли стекали по щекам, носу и губам. Волосы прилипли к шее.
Он захотел подружку своего сына. Девочку со внешностью одуванчика и упрямым вспыльчивым характером. Предложил ей что-то гадкое, зная, что она девственна. Она резко отреагировала. Он ждал — возможно, долго. Возможно, до тех пор, пока она не отдалась Кириллу, потеряв самое ценное свое преимущество в глазах будущего свекра. А после этого наказал их обоих — да так, что ни он, ни она не догадались, кто причина их личной катастрофы. Кирилл винил себя. Лена винила Кирилла. Борис Михайлович отомстил за пренебрежение, проявленное нимфеткой.
А дальше понесло козу по кочкам — от обиды, унижения и гнева. Что должна испытывать девочка, которую проиграл в карты любимый мальчик? Чудовищное разочарование! Уж я-то знала, насколько это болезненно, когда тебя разыгрывают вместо ставки — пускай и чужие люди. А тут — свой, любимый, единственный. Вдвойне, втройне больно. Я остановилась на середине моста, схватилась за мокрые перила. Но даже тогда ситуацию можно было исправить — вымолить прощение, поговорить по душам. При одном условии — если бы Кирилл не позволил Степану трахнуть Лену. Если бы он зашел в спальню и увел ее, наплевав на карточный долг и честь игрока.
Если бы рыцарь спас свою принцессу.
Но он не спас.
Что она испытывала, когда ее поимели чуть ли не на его глазах, а он это стерпел? Ненависть. Не просто боль и разочарование, а самую настоящую ненависть — лютую и бессильную. И чем больше она его любила, тем сильнее должна была возненавидеть.
Но Лена не знала, что Кирилл хотел ее спасти. Она не знала, что влюбленного соплежуя пришлось бить по щекам и использовать весь отцовский арсенал, — от авторитета до увещеваний и завуалированных угроз, — чтобы заставить его сидеть смирно. А Кирилл так и не понял, что отец им манипулировал. Кирилл винил лишь себя. И даже дядю Степу простил спустя пятнадцать лет…
Я перегнулась
Дунул резкий ветер, намокшее платье прилипло к ногам.
Я снова подумала о Кохановском старшем. Интересно, это Леночка подтолкнула его к поискам девственниц, готовых отдать себя на растерзание за несколько тысяч евро? Интересно, Зоя была первой девочкой, отвезенной во «Дворец Трезини» к ГД? Интересно, почему ГД? Интересно, тот листочек, который я выкупила у Жанны за серьги с голубыми ирисами, принадлежал Зое или кому-то еще? Сколько всего нас было?
Я снова зашагала по мосту, вспоминая все, что знала. Выстраивалась стройная картина. После фиаско с Леночкой Кохановский решил, что проще покупать молоденьких начинающих проституток, чем совращать знакомых девиц, — это безопасней, комфортней и в итоге дешевле, если учитывать возможные проблемы. Он все обставлял в режиме строгой секретности: девочке надевали плотную повязку на глаза и сажали в машину, которая доставляла ее в апартаменты Кохановского. Там он давал ей что-то из наркотиков (легкое в моем случае и тяжелое в случае Зои) и занимался сексом так, как ему хотелось. Периодически возникали сложности: Василий Иванович упоминал об инциденте, связанном с грубостью. «Он обещал, что будет осторожен», — сказал шеф, успокаивая меня. Скорее всего, Василий Иванович не знал об истинной личности клиента. Он обозвал его ГД — инициалами, далекими от КБМ. Разгадать тайну этих букв я не могла. Возможно, только шеф и может объяснить, почему он так назвал клиента, которого не видел.
Вернее, видел только его автомобиль…
Задумавшись, я подошла слишком близко к проезжей части, и меня обдало веером брызг из лужи. Я отшатнулась. Мне, считай, повезло: Кохановский трахнул меня без лишней жестокости. А вот Зое не повезло. «Продырявил вены». Судя по всему, она так и не оправилась после первого раза. Подсела на наркотики, начала подворовывать, разрушила свою жизнь и не смогла выкарабкаться. И винила во всем своего первого клиента. А потом она откуда-то узнала, что виновником ее несчастий был Борис Кохановский. Спросить бы, откуда. Я тоже догадалась, что это он, но мне помогла неосторожно оброненная фраза. А что помогло ей? Сбившаяся повязка, подслушанный разговор с администратором отеля, пометки в блокноте Василия Ивановича? Или она случайно посмотрела заседание Госдумы и узнала властный голос, преследовавший ее в кошмарах? Как бы там ни было, она выяснила имя обидчика и решила мстить.
«Дилетантские, глупые, неудачные покушения, — сказал Кохановский на яхте. — Я хочу найти заказчика». Я истерично рассмеялась. Он искал заказчика, не допуская мысли, что его терроризировала девчонка, над которой он когда-то измывался.
И как бы я ни злилась на Зою из-за того, что она подвергла опасности жизнь беременной Маши, как бы ни страдала от ранения в плечо, которое до сих пор меня беспокоило, как бы ни осуждала доморощенный терроризм, в глубине души я понимала Зою. Она имела право ненавидеть человека, который не только грубо и болезненно лишил ее девственности, но и подсадил на наркотики.