Шрифт:
Белла Жужунава
НЕЖНО ЗЕЛЕНЕЮЩАЯ НА РАССВЕТЕ
1
Это случилось давно, когда я был еще совсем молодым. В деревне у нас был большой дом и крепкое хозяйство. Кроме меня, в семье росли три младших сестренки. Мать запомнилась мне красивой, веселой и очень молодой - она рано вышла замуж. Она любила танцевать с сестрами, как девчонка, и отцу, который был намного старше нее, нравилось смотреть на это. Отец был высокий, голубоглазый, с густыми светлыми волосами, и я вырос очень похожим на него.
Я многое помню из того времени. Некоторые картины встают перед глазами, как будто то было вчера. Образы, из которых они складываются, полны красок, запахов, движения - словом, всего того, из чего и состоит жизнь. Помню
Удивительная штука - память. Она продлевает жизнь тех, кого давно нет с нами... Однажды кто-то, великий и могучий, жирным черным карандашом перечеркнул прекрасный, теплый мир моей юности, и он рухнул, превратившись в пыль. Забрали и увели отца. Угнали корову и лошадей. Вывезли все запасы, в которые было вложено столько нашего труда. Выгребли все, что можно, а недовольных убивали на месте. А тут пришла на редкость суровая зима, как будто природа задалась целью завершить злое дело, начатое людьми. Голод принес с собой невиданные болезни, мелкие трагические случайности довершили остальное. Упала и разбилась насмерть мать, и вскоре одна за другой умерли сестренки, потому что я один не сумел их прокормить. Я уцелел только чудом.
Все эти беды обрушились на нас как ураган, стремительный и беспощадный. Настолько стремительный, что я не запомнил никаких подробностей. И настолько беспощадный, что после него на разоренной земле осталось лишь жалкое подобие прежней жизни. По всем нашим местам прошли пожары. Деревни обезлюдели, уцелевшие дома быстро разрушились без хозяйского глаза. К весне есть стало совсем нечего, и однажды я почувствовал, что силы мои кончились. Хорошо помню, что я осознал это даже без особого огорчения, очевидно, все предыдущее подготовило меня к тому, что рано или поздно придет и моя очередь.
Это произошло прекрасным весенним утром. Очень ярко светило солнце; оглушительно пели птицы. Мне неудержимо захотелось вдохнуть свежего воздуха. Собрав последние силы, я выполз из темной, отсыревшей избы и уселся на теплом, нагретом солнцем крыльце, подставив лицо горячим лучам. Голова закружилась, в глазах потемнело, я потерял сознание.
2
Очнулся я вечером, когда солнце уже село, но темнота еще не наступила. Белесый туман стлался между избами. Было удивительно тихо, и потому голос, который я услышал, прозвучал очень отчетливо. Он шел из-за спины и сверху, но в то же время как бы и изнутри меня, и казался странно безликим, так что невозможно было определить, кому он принадлежал.
– Протяни вперед руки, - услышал я и подчинился просто от неожиданности.
И сразу же ощутил прикосновение других пальцев, которые крепко сжали мои. В тот же миг передо мной возникла человеческая фигура, сотканная из мерцающего света, из сверкающих серебряных и голубых точек. Они непрерывно вспыхивали и гасли, перемещаясь, так что уловить что-либо четко было невозможно, лишь общий контур и отдельные детали - большие, как черные провалы, глаза, струящиеся волосы, узкий, изящно очерченный подбородок. Возникло ощущение, будто я раздвоился. С одной стороны, я продолжал сидеть на крыльце с вытянутыми руками и широко раскрытыми от удивления глазами, а с другой стороны, стоял перед тем, первым "я", крепко ухватив его за пальцы. Одновременно с этим вторым зрением в меня хлынула лавина новых, очень сильных ощущений. Мне было до слез жалко того чуть живого, хилого "меня", который сидел на крыльце. Странно было испытывать такое чувство к самому себе, но оно хоть было понятно, узнаваемо. Наряду с ним в
– Встань и иди в дом.
Я опять послушался и - странное дело!
– поднялся с легкостью, почти забытой. Однако удивление мое достигло наивысшей точки, когда я вошел в избу.
На улице уже сгустились сумерки, а здесь было светло, хотя и непонятно, каким образом. В последнее время изба отсырела, в ней меня всегда прохватывал озноб, как в погребе, однако сейчас я окунулся в теплый, нагретый воздух, будто совсем недавно протопили печь. И пахло замечательно горящими смоляными дровами и еще чем-то, от чего я настолько отвык, что даже не сразу понял, что это такое. И только при виде стола посреди комнаты до меня дошло, что это был запах еды, вполне обычной для далеких, канувших в небытие времен, и совершенно невозможной теперь. Удивительным было все, даже сам стол, поскольку еще перед Новым годом я собственноручно расколол его на дрова. И все же сейчас он стоял передо мной - именно наш старый стол, со знакомым рисунком завитков на поверхности досок. Один конец его был застелен маминой любимой скатертью и заставлен мисками и едой, и именно ее вид поразил меня больше всего. Горкой белела только что сваренная молодая картошка, на горячих боках которой плавился кусок масла. Присыпанная укропом, она издавала такой потрясающий аромат, что я ощутил не то что голод, а прямо спазмы в желудке. Были там и огурцы, и помидоры, и черный хлеб, нарезанный крупными ломтями, и много чего еще. Я застыл, не веря глазам, и тут же голос сказал:
– Ешь.
– Господи, как я ел и что при этом испытал - невозможно описать. Я набивал рот, а глаза мои шарили по столу, чтобы ничего не упустить. Покончив с одним, я хватал другое, и жевал, и глотал, и запивал квасом, и снова ел. При этом я не испытывал никаких неприятных ощущений, что, я слышал, бывает с теми, кто много ест после долгого голода. У меня было одно желание продолжать все это до тех пор, пока на столе не останется никакой еды. Поэтому, когда все тот же голос сказал - хватит, я почувствовал лишь досаду и даже злость на него. Однако тут же возникло ощущение, что я не в состоянии съесть больше ни крошки. Внезапно навалилась усталость, глаза слипались, тело налилось приятной сытой истомой, и, не в силах сопротивляться ей, я повалился на лавку и уснул.
3
Проснулся я оттого, что солнечный луч, косо прорезавший комнату, упал мне на лицо. Я лежал на лавке, чувствовал себя прекрасно и отчетливо помнил все происшедшее вчера. Я приподнял голову - никакого стола не было, на всем лежала печать запустения. Неужели привиделось? Откуда же тогда ощущение силы и бодрости? Самое интересное, что я даже не очень обо всем раздумывал. Неизвестно почему, во мне жила уверенность, что чудеса не закончились и потому рано или поздно все разъяснится, а, значит, нет смысла ломать голову, строя всякие предположения. Я не умру с голоду, и вообще все будет хорошо.
Я сел на лавке и впервые за долгое время почувствовал, какой я грязный. Мне страстно, просто до зуда во всем теле захотелось вымыться. Я достал воды из колодца и прямо посреди двора отдраил себя с помощью обмылка и пучка травы. Покончив с этим, я испытал еще одно забытое удовольствие - ощущение чистоты. Растеревшись докрасна, я переоделся, а старую, рваную, вонючую одежду бросил в сарай. И вот когда я стоял в нем, глядя сквозь прорехи в крыше на голубое небо, я опять услышал голос:
– Вытяни руки.