Нежное притяжение за уши
Шрифт:
Машуня с превеликим трудом нашла нужный ей дом. Фонарей в этом районе города не наблюдалось, дороги были вымощены историческими булыжниками, что крайне критически сказывалось на обуви, и Машуня уже прокляла свое намерение именно сегодня прочитать дело Маевской.
Вдыхая особые запахи, которыми пахнут только старинные деревянные дома, она поднялась по скрипучей лестнице на второй этаж и, обнаружив клеенчатую дверь с цифрой «4», нажала на кнопку звонка.
Федорчук открыл практически сразу, как будто стоял на стреме и ждал ее появления.
— Добрый
Машуня сухо поздоровалась, вошла в полутемную прихожую и только тут посмотрела на следователя. Он казался совсем огромным — выше ее на полторы головы, — что, впрочем, не мешало выглядеть ему несколько напуганным: по всей видимости, его внезапные чувства к ней нисколько не остыли. Все это было крайне мило и несказанно льстило самолюбию, а посему Машуня решила и в дальнейшем придерживаться выбранной тактики: быть неприступной, деловой и не переходить никаких границ. Пусть мама знает!
— Где можно ознакомиться с документами? — чопорно осведомилась она.
— В зале, — отозвался Федорчук и как-то весь поник, чем окончательно развеселил Машуню: она почувствовала над ним власть, и она ей понравилась.
Коричневая папка уголовного дела лежала на барочном столе. Иван молча отодвинул для Машуни стул. Она села и, достав из сумки тетрадочку с изображением Леонардо ди Каприо на обложке, принялась за труды.
Знакомиться с обширными материалами следствия пришлось долго: за несколько дней расследования Федорчук уже успел собрать целую коллекцию протоколов допросов свидетелей, протоколов осмотра места происшествия и заключений экспертов… Правда, непосредственно к Маевской все это не относилось, и единственной причиной ее ареста были зловещие пророчества, сделанные ею перед самой свадьбой. В своих показаниях Колька привел их содержание: мол, Нонна рассказала ему свой сон, в котором Шорохова убивают сразу после бракосочетания. Правда жена Стаса интерпретировала ситуацию несколько по-другому: она заявила, что Маевская зашла к ней на девичник и там, отозвав ее в другую комнату, стала отговаривать выходить замуж. Когда же Бурцева отказалась, Нонна начала угрожать ее жениху.
Да, картина была в общем-то ясная: как и предсказывала Маевская, у Ивана не было никаких шансов на полноценное обвинение. Что, разве где-нибудь в законе сказано, что гражданам Российской Федерации запрещено видеть вещие сны и всем о них рассказывать? Единственной зацепкой Федорчука была жена Стаса: она утверждала, что это были именно угрозы, а не пророчества. Но Машуня была уверена в обратном. В любом случае с Бурцевой стоило поговорить и выяснить все до конца. И если выясниться, что ее всего лишь предупреждали о гибели мужа, то Нонна окажется на свободе еще раньше, чем через неделю.
Федорчук молча сидел на краешке дивана и изобретал, как ему быть. При виде склоненной над работой Машуни у него в голове помещалась только одна мысль: «Пропал! Я пропал!»
Он очень старался не шевелиться и дышать тихо, чтобы, не дай Бог, не отвлечь ее. Но от этого почему-то начал задыхаться, застеснялся этого и на цыпочках проследовал в
«Чем-нибудь» оказались булка с маслом и варенье из кабачков — продукт творчества Софьи Степановны. Федорчук сложил все это на поднос с надписью «Отличнику Школы милиции» и тут вспомнил, что совершенно забыл купить по дороге домой конфеты.
«Ну все уже, иди!» — приказал он самому себе, вдохнул побольше воздуха и двинулся в комнату с подносом.
Машуня все так же сидела за столом и, заглядывая в дело, строчила и строчила. Фиса прогуливался вокруг и неодобрительно посматривал на нее.
— Может, чайку? — осторожно спросил Федорчук.
— Спасибо, не откажусь, — отозвалась она, так и не посмотрев на Ивана.
Но тот все равно обрадовался и застыл рядом, держа поднос в руках.
— А вам из форточки не дует?
— Нет, не дует.
Федорчук уж и не знал, как проявить свою заботу, но тут Машуня закончила работу и, отложив папку, спросила:
— А вы не могли бы дать мне разрешение на свидание с подозреваемой?
— Конечно! — обрадовался Федорчук, но тут же как-то сник: — Только печать нужно будет в канцелярии поставить. Может, съездить?
— Да Бог с вами, Иван, — изумилась она. — До прокуратуры на автобусе-то ехать минут сорок… К тому же там все разошлись давно. Времени-то — восемь часов!
— Да! — признал Федорчук и сильно расстроился.
Машуня повернулась к нему и как-то по-новому взглянула.
— Я сама завтра печать поставлю, вы мне только подпишите… А вы-то чай будете? — спросила она потеплевшим голосом.
— Нет! — решительно отозвался Федорчук. — То есть буду!
— А где же ваша чашка?
— В раковине. Я сейчас, мигом!
Через минуту он притащил в комнату свою литровую кружку. Машуня тем временем согнулась и начала подзывать красавца Фису.
— Кыс-кыс, — шептала она. Но Фиса не обращал на нее внимания, ибо был занят: он умывал свою необъятную рожу.
— Фиса, тебя же зовут! — разгневался на кота Федорчук. — Иди немедленно!
Кот обиженно вытаращил глаза, но не пошевелился.
— Я кому сказал!
— Да отстаньте вы от кота! — поспешно заступилась за животное гостья. — Не хочет — как хочет.
Иван покорно кивнул и принялся за бутерброд с кабачковым вареньем.
Машуне было до смерти прикольно смотреть на Федорчука. Как она и ожидала, при виде ее красоты он совершенно потерял дар речи и условно рухнул к ее ногам всей своей немаленькой фигурой. Но при всем при этом он был мил, предупредителен и где-то даже обаятелен…
— Скажите, Иван, а у вас на практике было много «глухарей»? — спросила она, чтобы еще больше смутить Федорчука.
Тот невольно упал с небес поэзии на грешную землю.
— Ну, бывали…
— А как вы оцениваете настоящее дело? — продолжала игриво глумиться Машуня. — Вы ведь, кажется, еще очень далеки от поимки настоящего убийцы?
— Ничего, поймаем, — сердито буркнул Иван. — Куда он денется?
— А пока вы будете его ловить, Маевская должна сидеть? — как бы между прочим поинтересовалась она.