Нежное притяжение за уши
Шрифт:
Тем не менее Федорчук почел за лучшее арестовать эту дамочку хотя бы уже потому, что Бурцева и Соболев утверждали, что та знала о смерти Стаса как минимум за день до свадьбы.
Первый же допрос Нонны убедил Ивана в том, что он поступил правильно. Маевская была нисколь не похожа на сумасшедшую, но вопреки всякому здравому смыслу и впрямь считала себя ясновидящей. Она заявила, что все обвинения Бурцевой построены лишь на больном воображении и стремлении найти объяснение тому, что не укладывается в ее голове.
Нонна клялась, что из всего свадебного процесса помнит лишь отдельные куски, так как напилась еще в самом начале. Более того, Маевская на полном серьезе предсказала, что она проведет в СИЗО ровно одну неделю, по прошествии которой Федорчук собственноручно подпишет постановление о прекращении ее уголовного дела.
Честно говоря, услышав такое, Иван растерялся. В ясновидение, гадание, астрологию и прочую мистическую ерунду он не верил. Однако против Маевской у него действительно не было ничего, кроме ее пророчеств. Но ведь за это не посадишь! В любом случае у Федорчука в запасе имелись еще несколько источников информации: со дня на день должны были прийти результаты баллистической экспертизы найденной гильзы, а потом им были опрошены далеко не все свидетели. Вполне вероятно, что кто-нибудь из них хоть что-то да видел.
Кроме мороки со странным убийством, у Ивана была еще одна грандиозная проблема. Суть в том, что он взял и нечаянно влюбился в Машу Иголину. Это большое чувство накатило на него как-то внезапно, и он совершенно не знал, что ему с ним делать. После первой встречи на месте преступления, Федорчук долго обдумывал все происходящее, а потом все же решился пойти к понравившейся девушке под предлогом допроса свидетельницы.
Однако вместо Машуни его встретила ее мама. Иван хотел было поспешно ретироваться, но та затащила его на кухню, напоила чаем и, выспросив о детстве, родителях и служебных обязанностях, каким-то непостижимым образом догадалась о истинной цели визита.
Далее все пошло еще более удивительно. Как бывалый и опытный человек во взаимоотношениях полов мама предложила Федорчуку свое союзничество и посильную помощь в деле обаяния своей дочери. Она пообещала взять на себя домашнюю пропаганду, а ему посоветовала позвать Машуню к себе в прокуратуру и устроить ей там сюрприз с цветами и тортиком.
Но как показала практика, ни к чему хорошему эта затея не привела… И теперь Федорчук страдал, метался и мысленно хоронил надежды на светлое будущее.
Иван уже собирался было отправиться домой, как вдруг телефон на его столе зачирикал.
— Федорчук слушает! — рявкнул он в трубку, отчего у собеседника должно было заложить ухо.
— Иван? Здравствуйте. Это Мария Иголина вас беспокоит.
— Мария?! — прошептал следователь, даже позабыв скрыть свою радость.
— Да. Мне необходимо посмотреть дело Маевской. Я являюсь ее адвокатом. Могу я сейчас подъехать?
— Да… То есть, нет. То есть…
— Чего?
Иван был в смятении. Это было просто невероятно: все мучавшие его вопросы вдруг сплелись в один клубок! С другой стороны, ему представилась реальная возможность познакомится поближе с Машуней. И кто знает, чем это может кончиться? Вдруг у него все-таки есть хоть малюсенький, но шанс?
— Знаете, Мария, а дело находится у меня дома, — соврал Федорчук как-то неожиданно. — Так что если хотите…
— Как дома?! — грозно перебила его Машуня. — Вы не имеете права! Оно должно находиться в канцелярии!
— Ну я его забыл, — вспомнил школьное оправдание Иван.
Машуня хотела было спросить «А голову вы не забыли?», но вовремя опомнилась и безапелляционно объявила:
— Тогда я еду к вам домой. Где вы живете?
В превеликом волнении Федорчук влетел в комнату, где дислоцировались помощники следователей. У него было срочное дело к Гегемоншвили. Слава Богу, Миндия пока еще не ушел: вооружившись кружкой и обыкновенным кипятильником, он варил макароны быстрого приготовления.
Гегемоншвили внушал Ивану доверие не больше, чем всегда. Но сегодня все негативные эмоции надо было прятать: Федорчук был крайне заинтересован в знаниях и опыте своего помощника. Он хотел знать, за что женщины могут любить маленького, носатого, покрытого неистребимой щетиной потомка князей.
— Миндия! — позвал Иван тоном, не допускающим возражений.
Гегемоншвили живо обернулся.
— А? Шэф, это вы?! Макаронов нэ жэлаэтэ?
Но Федорчук отверг все попытки накормить себя.
— Не желаю. Миндия, скажи, пожалуйста…
Он чувствовал себя жутко неудобно и не знал, как начать.
— Вот тебе задачка на сообразительность, Миндия, — придумал наконец выход Иван и, помогая себе уверенными жестами, начал объяснять: — Вот смотри, есть у нас преступник, скажем, насильник. Понравилась ему одна жертва… Скажем, девушка. И вот жертва должна прийти домой к преступнику, а он не знает, что ему делать…
Выдав условия задачи, Федорчук остановился посреди комнаты и выжидающе посмотрел на Гегемоншвили.
— То эсть? — не понял Миндия. — Он нэ знаэт, как насиловать?
— Нет! — отмахнулся Федорчук. — Как насиловать-то он знает! Он не знает, как ему уговорить жертву, чтобы она… ну… словом… Чтобы он ей понравился.
— Ну, шэф, тагда он нэ насилник! — уверенно протянул Миндия. — За это мы его в жизны нэ пасадым.
— Нет, посадим! — жестко перебил Иван. — Условия задачи такие: было насилие, но перед этим были нормальные отношения между насильником и жертвой, которые очень понравились друг другу…