Нежное притяжение за уши
Шрифт:
— Это-то мне известно! Только зачем ему сие понадобилось?
Машуня развела руками.
— Понятия не имею. Мне показалось, что он просто порядочный человек, который заботится о своих сотрудниках.
— Ну да, конечно! — насмешливо протянула Нонна. — А я — Надежда Крупская! Ему что-то от меня надо…
Размышляя, она постучала пальцами по своей коленке.
— Ну ладно, Бог с ним! — воскликнула она, будто ей надоело думать на эту тему. — Все равно меня рано или поздно озарит, и я все узнаю.
— Нонн, — все-таки решила перейти к делу Машуня, —
Услышав такое, Маевская расхохоталась. От смеха у нее аж очки сползли на кончик носа.
— Машенька, солнышко, — сотрясаясь всем телом, проговорила она, — я же тебе говорила: меня выпустят через неделю. Тебе не надо ничего делать… Расслабься, ради Бога!
— Но как?! — Слова Нонны показались Машуне неприятными: она-то считала, что Маевскую освободят благодаря ей, а не просто так!
Уловив в ее голосе обиду, Нонна понимающе улыбнулась.
— Все будет хорошо. Я не знаю как, но это обязательно случится. Веришь? Тебе не надо беспокоиться. Просто у меня такая судьба: отсидеть здесь семь дней.
От предсказаний у Машуни уже голова шла кругом. Это, конечно, безмерно радовало, что ее подзащитная выйдет из СИЗО, но нельзя же все пускать на самотек!
— И ты намерена пробыть тут ровно неделю? Ни больше, ни меньше? — спросила она.
— Ага.
— И тебе здесь нормально?
— Конечно! — Видно было, что Маевскую смешит растерянность Машуни. Везде люди живут… Единственное, что меня коробит, так это правила внутреннего распорядка. — И Нонна, придав лицу казенное выражение, произнесла: — «Запрещается наносить себе или иным лицам татуировки; содержать животных, взбираться на подоконник и высовываться в форточку». Вот этого я никак не могу понять! Подоконник всю жизнь был моим любимым местом! А теперь волею судеб меня лишили такой радости! И еще я захотела нанести себе татуировку как у примы-балерины нашей камеры Клубнички. Ради этого, пожалуй, я согласна отправиться домой.
— Ты серьезно веришь, что тебя выпустят?
— Мое ясновидение меня еще ни разу не подводило.
— Но откуда у тебя эти способности? — бессильно проговорила Машуня, готовая уже сдаться на милость победителя. — Это что, по наследству передается?
— У меня был дедушка — специалист по черной магии, — охотно пояснила Маевская. — Кого хочешь, мог так околдовать, что и концов не найдешь.
— Порчу насылал? — в суеверном ужасе ахнула Машуня.
— И порчу, и сглаз, и все, что угодно… А я вот как-то больше на предвидении специализируюсь…
И тут Машуня подумала об одном небольшом дельце личного характера. Конечно, с ее стороны это было совершенно некрасиво, но словно кто-то за язык тянул…
— Слушай, Нонн, — зашептала Машуня, оглядываясь на охранника, маячившего за стеклом двери, — а можно тебя спросить об одном человеке? Мне очень надо знать, как он ко мне относится… И вообще, что нас ждет…
Нонна благодушно сощурила глаза:
— Это насчет Федорчука-то? Да все у вас с ним хорошо будет. Он классный мужик, так
… Машуня вышла на улицу, чувствуя себя совершенно захмелевшей. Весь мир только что прямо у нее на глазах превратился из обыкновенного в сказочный. Такого просто не могло быть! Нонна и вправду была какой-то колдуньей. Но что бы она там ни говорила, Машуня все равно решила приложить все усилия, чтобы вытащить ее из тюрьмы. Теперь это был уже вопрос не только профессионализма, но и принципа! Она, конечно, понимала, что ее первое свидание с подзащитной вышло, мягко скажем, сумбурным, о деле они и вовсе не говорили, но все равно ее сердце пело и плясало! Федорчук-то, Федорчук! Оказывается, и вправду влюбился в Машуню Иголину. Как это было мило! Трам-пам-пам!
Колька очень долго обдумывал странное поведение своей новой знакомой. И в конце концов пришел к печальному выводу: Маша явно им не восхитилась. Убежала, даже не спросив ни о чем. От этого становилось грустно и совсем неутешительно.
Колька был уверен, что он хороший и положительный, зеркало его тоже вроде не пугало, а вот поди ж ты! Девчонки его не любили совершенно. Дружили весьма охотно, а вот с Большой и Чистой Любовью дела обстояли самым неинтересным образом.
А тут еще смерть Стаса и арест Нонны… Весь его мир вдруг сломался и стал каким-то болезненно-ненормальным. От расстройства и мысленного поиска выхода из сложившейся ситуации Колька совершенно замучился. Работа не клеилась, лажа следовала за лажей, и после недолгих колебаний начальник продакшн-студии [1] отправил его домой отсыпаться, отъедаться и приходить в себя.
Печально влача себя вверх по лестнице, Колька наконец добрался до своей квартиры. Лампочка, выкрашенная во избежание кражи лаком для ногтей, розово освещала четыре двери и оплеванный детьми пол. Колька вскинул на колено свой рюкзак, запустил руку в кармашек в поисках ключа и вдруг замер в недоумении… Его собственная квартира была открыта, и между створкой и косяком весьма явственно проглядывался блик лампы дневного света.
1
Звукозаписывающая студия, занимающаяся производством рекламных роликов, перебивок и т. п.
«Нонна вернулась!» — радостно подумал Колька, даже забыв расстроиться, что она, как всегда, забыла закрыть входную дверь.
Он рванул ручку на себя, вскочил в прихожую… И тут страшный удар обрушился ему на голову.
Машуня положила трубку и с наикислейшим выражением лица посмотрела на Василису.
— Эта госпожа Бурцева выйдет на работу только послезавтра. А пока она находится на больничном и занята переживанием своего горя, — сообщила она.
— А что тебе от нее надобно? — не поднимая головы от составления иска о разводе с мужем-алкоголиком, пробормотала Василиса.