Нежное сердце

Мортимер Кэрол

Нет, не будет она сейчас об этом думать. Может, позже, когда миссис Наварро придет в себя и ничто не будет угрожать ее здоровью. После этого можно будет ругать себя сколько душе угодно.

Цезарь, несомненно, думает так же. Если бы не Грейс с ее ненавистью к видеокамерам и службе безопасности, он узнал бы о несчастье гораздо раньше.

— Мне так жаль. — Грейс смотрела на Рафаэля. Ее пугало каменное выражение лица телохранителя. Они стояли в коридоре больницы, возле двери, за которой недавно скрылся Цезарь вместе со своим отцом. —

Это моя вина. Я так разозлилась, что меня запечатлели камеры видеонаблюдения прошлым вечером, что Цезарь решил оставить дома мобильный телефон и отказаться от услуг секьюрити. — Она тряхнула головой, вспоминая, как ненавистна ей была мысль о том, что придется встретиться с Рафаэлем после того, что он видел. Но по сравнению с тем, что случилось сегодня, это казалось незначительным.

— Цезарь взрослый человек и сам принимает решения, — коротко ответил Рафаэль.

— Но…

— То, что ты казнишь себя, Грейс, достойно восхищения, но сейчас это не важно. К тому же прогулка без телохранителей и мобильного телефона не стала причиной того, что резина лопнула, мистер Наварро не справился с управлением и врезался в стену.

— Но если бы ты смог связаться с Цезарем раньше, он давно бы приехал в больницу.

— Возможно, — признал Рафаэль. — Но это никак не повлияло бы на состояние миссис Наварро.

Грейс нахмурилась:

— Ты очень сердит, просто хорошо это скрываешь, верно?

На губах Рафаэля мелькнуло подобие улыбки.

— Да.

Она закусила нижнюю губу:

— Мне правда очень жаль. Я не думала…

— Грейс, я был солдатом много лет и обучен работать с тем, что есть, а не с тем, что могло бы быть. С Цезарем нельзя было связаться в течение четырех часов, но в сложившейся ситуации это не имеет значения.

Рафаэль был прав. Главное — чтобы мать Цезаря поскорее пришла в себя.

— Я согласна с тобой. — Грейс решительно выпрямилась. — Свое истинное мнение обо мне ты сможешь высказать позже. Сейчас важны только родители Цезаря и он сам.

Рафаэль склонил голову:

— В этом я соглашусь с тобой.

Она снова закусила губу:

— Цезарь говорил, что вы знаете друг друга со школьных времен. Вы дружите столько времени?

Рафаэль бросил взгляд в сторону двери, ведущей в палату:

— Он говорил?

Грейс почувствовала, что Рафаэлю не нравится тема беседы.

Она поспешила добавить:

— Цезарь не рассказывал ничего особенного. Он был вынужден признаться в этом, потому что я думала, что вы… — Грейс замолчала, осознав, что выкапывает для себя глубокую яму. Должно быть, тревога за Эстер Наварро заставляла ее болтать без остановки.

Рафаэль изогнул темные брови. Его пронзительные голубые глаза сверкнули.

— Я не понял, о чем ты думала?

Грейс почувствовала, как краска заливает ей лицо:

— Ну, вы всегда вместе, и тогда я не знала, что ты являешься его личным телохранителем. Вот и предположила — ошибочно, как выяснилось, — что вы…

— Что Цезарь и я…

Грейс болезненно скривилась, уловив опасную мягкость в его голосе.

— Что между Цезарем и тобой что-то есть, — выдохнула она.

Рафаэль

несколько долгих секунд смотрел на нее сверху вниз. По его непроницаемому лицу невозможно было что-либо понять.

— По крайней мере, сейчас до меня начинает доходить, почему ты заинтересовала Цезаря, — наконец произнес он.

Глаза ее расширились.

— В самом деле?

Рафаэль кивнул:

— Ты откровенна до предела. А я не помню, чтобы с Цезарем кто-то был настолько откровенен.

Грейс грустно улыбнулась:

— Ну, без этого он смог бы прожить, я уверена.

Рафаэль вернул ей улыбку.

— Возможно. Но… — Он не договорил.

Дверь палаты распахнулась, и в коридор вышел Цезарь.

Глаза мужчины сузились, когда он понял, что женщина, с которой он недавно занимался любовью, и его ближайший друг беседуют о чем-то как закадычные друзья. Он обратился к Грейс:

— Ты не посидишь с моим отцом несколько минут? Я должен поговорить с врачом по поводу состояния матери.

— Я… конечно, посижу. — Грейс прошла в палату.

Цезарь вопросительно взглянул на старого приятеля:

— Тебе обязательно надо стоять здесь?

На Рафаэля, казалось, не произвела никакого впечатления холодность Цезаря. Он пожал печами:

— Я нахожусь там, где находишься ты. Особенно после сегодняшнего случая.

Цезарь поджал губы:

— Ты…

— Цезарь, — мягко, но уверенно произнес Рафаэль, — ты сейчас не в самом лучшем состоянии, поэтому не можешь мыслить ясно. Но как только придешь в себя, ты сразу поймешь, что у меня нет никакой личной заинтересованности в отношении твоей Грейс Блейк.

Цезарь напрягся:

— Она не моя Грейс Блейк.

— Нет?

— Нет, — коротко ответил он.

Рафаэль пожал плечами:

— Может, поищем лечащего врача твоей матери?

Это напомнило Цезарю, почему он покинул палату.

— Я извинюсь за свое замечание позже, — отрывисто бросил он.

— Твое дело, — пожал плечами Рафаэль.

Мужчины отправились в ординаторскую.

* * *

Если у Грейс и были какие-то сомнения по поводу того, какие чувства испытывает Карлос Наварро к жене, то они исчезли, стоило ей увидеть отца Цезаря. Он словно постарел на двадцать лет. Его лицо, похожее на лицо сына, заострилось и посерело, в темных глазах застыла боль. Он, не отрываясь, смотрел на свою бесчувственную жену, держа ее за руку. Даже седины в его волосах как будто прибавилось.

Грейс молча села на стул напротив Карлоса, надеясь своим молчаливым сочувствием хоть как-то взбодрить пожилого человека.

Эстер Наварро была бледна. Ее светлые волосы рассыпались по подушке, на левом виске виднелась шишка, ставшая, очевидно, причиной ее тяжелого состояния.

Грейс инстинктивно сжала другую руку женщины, удивившись, насколько она холодна. Если что-нибудь случится с матерью Цезаря, которую он так любит…

«Нет, надо думать о хорошем», — приказала себе Грейс. Все образуется, Эстер непременно поправится, надо только набраться терпения. Семья Наварро и так уже настрадалась, лишившись Габриэлы.