Нежность ее рук

Роа Виктория Алекандровна

Глаза на всех вновь закрываю,

Неверный под моей защитой,

Прощаю или забываю –

Не важно, если мы партнёры,

Не выстоит один король,

А фаворитки и миньоны*,

Они свою играют роль.

***

«Наверное, моя любовь к Вам, мой дорогой Генрих, похожа на некую болезнь, что я считаю любовью, но сейчас, в моем сердце снова цвете сад сладкой вишни, коей я хочу поделиться с Вами. Я долго думала о своем отъезде из Франции, как о просьбе королевы-матери, и конечно, могла бы настоять на том, чтобы стоять спина к спине с Вами, только все это было бы глупым, верно? Мне

удалось узнать от приближенных людей, хотя здесь Вы посмеетесь надо мной, ибо считаете меня дурочкой, но все же, если в нашем ложе оказалась Шарлотта де Сов, то будьте готовы к приходу моего родственника герцога Анжуйского. Если я все правильно понимаю, то этот человек претендует на любовь, на нежность и раскрытый бутон страсти дорогой нашей де Сов. Почему сейчас пишу Вам? Хочу рассказать о чувствах, что так разрывают меня изнутри. Я понимаю, как подло представлять кого-то рядом со мной вместо Вас, но поверьте, люблю душою всей я только Вас, а эта мимолетная страсть может просто свести меня с ума. С того дня, когда я сказала Вам «да», я поклялась никогда более не смотреть вслед другим мужчинам, но только после подлости графа де Бюсси, я думала, что обожглась, и если честно, то я боялась своих мыслей. К сожалению, кроме Вас, я все еще сердцем верна Ла Молю. После его смерти, меня звала река за собой, но только мой грешный поступок не вернул бы мне Жозефа. Кстати, о слухах еще…я думаю, что Вы прекрасно помните герцога де Гиза? Конечно, помните. Ведь перед самой свадьбой с Вами я смогла защитить его, уберечь от смерти путем собственного телесного истязания, и навсегда отказаться от его любви ко мне, ради Вас…и вот сейчас я хочу петь. Помните лютниста Гиймо? Мне кажется, что я влюблена в него, как когда-то в герцога де Гиза. Я люблю его какой-то сестринской любовью, но Вы же прекрасно знаете, как сестра я могу любить телом, но об этом еще рано говорить. В любом случае, если я добьюсь желаемого, то обязательно поделюсь мыслями и случившимся с Вами. Берегите себя, пожалуйста, берегите, чтобы я, когда вернусь, смогла крепко обнять Ваше родное для меня тело. Искренне Любящая Вас, Маргарита Наварраская.»

И запечатывая конверт я чувствовала, как сильно щемит мое сердце от тоски по мужу. И хотя наши с ним отношения больше напоминают дружеские, но изредка делящие постель, я буду реветь если с ним что-то случится. Это не красит меня, как жену, но и не унижает, как любящую женщину. Поставив свою сургучную печать, я посмотрела на пожелтевший лист бумаги, и решила, что если спрыснут бумагу несколькими каплями парфюма, то Генрих вспомнит мой запах, и тем теплее будет читать мое простое, хоть и искреннее письмо. Он единственный кому я могу доверять из мужчин, и это разливается во мне, как терпкое вино разливается по горлу. Надеюсь, что Шарлотта не сможет вскружить ему голову.

Проходя мимо спальни Виктории, я хотела было постучаться, но что-то насторожило меня. На секунду, мне показалось, что ей плохо и я хотела вбежать внутрь, чтобы оказать помощь, но в чуть приоткрытой двери образовалась небольшая щель, через которую можно было разглядеть все. Ее распахнутое золото-вишневое платье распласталось по ложе, и она обнаженная ласкает свое упругое, нежное тело. Я впервые увидела ее обнаженной. Изящные, длинные ноги, которые без сомнений я назову идеальными она разводится в стороны, где под копной кудрявых волос она прячет свою сокровищницу. Ее длинные пальцы, украшенные двумя тяжелыми рубиновыми кольцами, касаются волос пропуская их сквозь пальцы, и она, сжимая свой бугорок Венеры хрипло дышит, елозя ягодицами по бархатной ткани платья. Стоит пальцам коснутся бутона, и чуть раздвинуть его лепестки, как тонкая струйка нектара стекает вниз. Двумя пальцами проникая в его самую сердцевину, она заставляет свое тело неестественно выгибаться. Ее стоны доносятся до меня словно эхо, но я просто не понимаю, что заставляет возбуждаться меня. Приспуская декольте платья ниже, я освобождаю отвердевшую грудь, и грубо сжимаю ее своими ладонями. Это чувство, оно схоже на сладкий яд, что медленно разливается внутри. Она завлекла меня в свою игру, чтобы я разгадала ее секрет. Эта страсть горит шальным пальнем. Она заставила меня вкусить ее нежную ложь, чтобы я оказалась в капкане. Обласкала меня звоном дешевых слов, чтобы сейчас завладеть телом. На секунду мне показалось, что наш тихий стон стал единым, но чьи-то громкие шаги спугнули и меня, и ее. Я подняла свое спущенное декольте обратно на грудь, а Виктория быстро запахнула свое платье-халат, и связав его атласным пояском, она подошла к графину с водой, вымыла руки и собрала заново свой конский хвост.

Это была недовольная мама. Она всегда громко топала, когда была зла. Хорошо, что сейчас она был такой. Мой румянец на щеках ее не смутил, а вернее,

она совершенно его не заметила. Резко открыв двери спальни Виктории, она уверенно подошла к ней и бросила на стол открытое письмо. Поэтесса покосила в сторону раскрытой бумажки, и облизнув два пальца, она плавно следовала каждой написанной строчке, и только я не могу спокойно воспринимать эти ее движения. Это так странно, но от каждого блуждающего движения ее пальцев, я буквально чувствую их на свои теле.

– Я так понимаю, что настроение у герцога весьма себе пылкое.-облизнулась поэтесса.-разве не этого Вы добивались?

– Слишком рано. Сейчас я не планировала, что какая-то шайка захочет вершить свое выдуманное правосудие, чтобы усадить этого несносного герцога Анжуйского.-пробурчала королева.-и почему он только в родах не умер.

– Какая Вы добрая.-ухмыльнулась поэтесса.-кстати, покушение планируется на Вашего сына моего друга Генриха III, а не гасконца.

– ЧТО?-полного возмущения голосом выкрикнула королева.-да я ему сама лично голову отрублю, если он тронет моего сына хотя бы пальцем!!!

– Герцог Анжуйский такой же Ваш сын, как Генрих.-спокойной ответила Виктория.

– Вы знаете, что подлая крыса Ваш этот гасконец. В случае опасности, он может спокойно переметнуться на сторону врага, если того потребует ситуация и что будет дальше?-Екатерина Медичи устало села на кровать.

– Ну, если верить Вашей закономерности, то нашего дорого Генриха III ждет печальная кончина. Гасконец, по Вашим словам, объединится с герцогом Анжуйским и все.-Виктория протянула письмо в руки королевы-матери.

– Вы должны помочь моему сыну!-Екатерина крепко схватила за грудки поэтессу.-если Вы этого не сделаете, то я повешу Вас вместе с гасконцем и моей несносной дочерью.-прошипела словно змея Медичи.

– Так, для начала…-Виктория изящно вырвалась из рук моей матери.-не смейте мне угрожать, ибо это делать умею и я. Во-вторых, я не стану лезть в королевские проблемы, ибо имею к ним точно такое же отношение, как и к гасконцу, то есть никакого. В-третьих, только попробуйте сделать гадость королеве Наваррской.

– Напоминаю, она моя дочь.-скривилась в усмешке Медичи.

– И моя госпожа.-улыбнулась Виктория.-в отличии от Вас, я свои угрозы предпочитаю выполнять, а не рассказывать.

Я столкнулась лицом к лицу со своей фрейлиной, когда она вышла из спальни. Письмо, что я готовила мужу выпало из моих рук, и Виктория, подняв его с пола, нежно сжала мою ладонь, как только оно оказалось снова в моих руках. В каждом ее вздохе я слышала тот нежный, страстный хрип, какой она произносила во время ласки самой себя. Я покраснела от смущения, что испытывала тогда, и продолжала испытывать сейчас. Она и есть страсть земная, и кажется, что поэтесса это знает. Улыбнувшись мне Виктория направилась куда-то по длинному коридору вперед. Королева-мать со всей силы хлопнула дверью в спальню поэтессы, и крикнула ей в след…

– И НЕ СМЕЙ СО МНОЙ РАЗГОВАРИВАТЬ В ТАКОМ ТОНЕ!!!-ее голос практически дрожал от возмущения, и вдруг она посмотрела на меня.-а Вам, королева НАВАРРСКАЯ, предлагаю прекратить греть уши в стенах нашего холодного замка!

***

Как только наступает ночь – я схожу с ума от страстного желания быть любимой. Все мое тело требует любви, и я не могу с этим справиться. Кто может мне помочь сейчас? Наверное, только один человек и имя ему искусство. Я позвала в свою спальню Гиймо, и ничего не подозревающий юноша поверил моим россказням о том, что я хочу послушать его песни. Глупый. Ваши песни нужны мне сейчас в самую последнюю очередь. Он трижды постучался, и я позволила ему войти в покои. Мальчишка держал в руках свою лютню, и толкнув бедром дверь, чтобы она закрылась она застал меня в моем ночном, белом распахнутом халате. Он может видеть мое обнаженное тело, освещенное пламенем яркой свечи. Лютня выпала из его рук, когда я полностью сняла с себя халат оставшись в естественной наготе. Сделав шаг назад, Гиймо громко сглотнул ком.

– К-королева…-прошептал он пересохшими от волнения губами.

– Я хочу, чтобы ты сыграл мне только одну песню…-облизнулась я подойдя ближе к юноше.-свои стоны…

Впившись в мягкие, нежные, нетронутые никем ранее губы я почувствовала себя матерью. Он мне, как сын для матери – невинное, близкое к телу. От его прикосновений к моей груди, мне кажется, что твердеет, тяжелеет она словно от молока, коим я должна его напоить досыта. Он юрок, чист, неопытен, смущен, но я могу позволить ему стать мужчиной. Мне хотелось плакать от удовольствия, что я получила, когда почувствовала телесное единение с ним. Все тело покрылось мурашками того наслаждения, какое я пыталась в себе подавить, но нет. Любовь. Она сильнее меня. Она заставляет меня быть такой.