Нежные листья, ядовитые корни
Шрифт:
Она с каждой секундой чувствовала себя хуже и хуже. Все происходило слишком быстро! Словно под кастрюлей с водой включили огонь, и сразу забурлило, минуя стадию нагрева.
Какой-то бес вселялся в женщин, которые еще вчера были милы и дружелюбны.
«Кто, кто это сделал? Черт с Анжелой, она всегда была без тормозов, но отчего взбесилась Шверник? Ее что, Лось покусала?»
– Мне не нравится, когда меня называют бегемотихой, – вдруг проснулась Мотя.
Все обернулись к ней. Она, набычившись, смотрела чуть выше головы Беллы, избегая
Если бы не напряженность момента, Маша бы рассмеялась. В этом вся Губанова! Десять минут переваривала оскорбление, пока не подобрала нужную фразу.
– Это было грубо, – угрюмо настаивала Мотя. – Я такого не заслужила. Я тебя не оскорбляла.
Шверник сморщила длинный нос и окинула ее фигуру выразительным взглядом.
– Ты оскорбляешь мое эстетическое чувство!
– О господи! – вздохнула Маша. – Бел, ты озверела?
– Елина, ты посмотри на это тело! – Шверник протянула длинную тонкую руку. – Кому будет лучше от того, что вы скрываете от нее истину? Это вместилище души изуродовано, причем ее собственными стараниями!
Мотя попыталась уменьшиться и съежиться. С таким же успехом слон мог спрятаться в кустах земляники.
– Белла, что на тебя нашло? – Маша непонимающе всматривалась в черноволосую женщину. – С чего ты вообразила себя проповедницей?
– Я не сторонница лжи!
– Да, ты сторонница хамства под маской правдолюбия, – очень спокойно сказала Анна.
– Послушай, Матильда! – воззвала Белла, игнорируя их всех. – В действительности я желаю тебе добра. Ты еще можешь взять себя в руки и изменить свою судьбу! Поверь мне! Лучше горькая, но правда.
Кувалда покачала головой.
– Ну, Циркуль, ты даешь. И в школе была посмешище с прибабахом, и сейчас такая осталась.
– Заткнись!
– Что, не нравится правда-матка? – Коваль злорадно оскалилась. – Сама закрой фонтан. Вместилище, блин! Угробище.
– А ты в школе была бойцовская собака, – вдруг сказала Саша Стриженова и вскинула голову. – По команде «фас» кидалась на любого, на кого укажут.
Белла послала ей благодарный взгляд.
– А я тебя тоже лупила, да? – ухмыльнулась Ирка.
Саша стиснула зубы.
– Ладно, пусть я бойцовская собака, – согласилась Коваль. – А вы мстительные сучки, девочки. В юности сдачи дать трусили, решили теперь оторваться.
– Хабалка! – взвизгнула Белла.
– Циркуль фригидный! – выплюнула Коваль.
Но Белла уже собралась с силами и больше отступать не собиралась.
– Тебя здесь все ненавидят!
– А над тобой здесь все ржут! – фыркнула Коваль и немедленно загоготала в подтверждение собственных слов.
– Уж лучше пусть смеются, чем ненавидят, – сказала Саша, с холодной брезгливостью глядя на Ирку. Не самое приглядное зрелище, молча согласилась Маша. Кувалда никогда не отличалась красотой – на то она и Кувалда. Но отчего Стриж так ополчилась на нее? Как Маша
Впрочем, Кувалда в школьные годы имела привычку раздавать затрещины просто так, между делом. Должно быть, Стрижу этого оказалось достаточно. Не слишком приятно жить в страхе, что тебя в любую минуту может приложить тупая агрессивная дылда.
– Да кто меня ненавидел? Только дохляки вроде тебя. Это, блин, даже приятно!
И Коваль снова засмеялась.
– Зинчук.
Кто это сказал, Маша не поняла. Но слово упало, словно камень, брошенный в воду, и от него побежали круги.
Ухмылка стерлась с Иркиного лица.
– Зинчук? Юлька Зинчук? – непроизвольно повторила Маша.
Кто бросил это имя? И почему все молчат и так странно смотрят на нее?
– А ну, хорош сводить с Иркой счеты, – вдруг резко сказала Савушкина. – Слышишь, Стриж? Нашли девочку для битья спустя столько лет.
Стриж ненатурально захохотала.
– Девочка для битья? Вот уж точно! Бьет себе, и бьет, и бьет… Что там было с несчастными детишками, напомни?
– Хватит, я сказала! – Сова повысила голос.
Двадцать лет назад этого было бы достаточно, чтобы Стриж заткнулась. Двадцать лет назад этого было бы достаточно, чтобы заткнулись вообще все, кроме Рогозиной.
– Как тебя их родители не прикончили, не понимаю, – не унималась Стриж.
– Я тебя саму щас прикончу, – процедила изменившаяся в лице Кувалда. – Это все вранье! Не смей повторять.
– О да, вранье! То-то тебя уволили с треском. Пинком под зад!
– И посадить могли, – вдруг встряла Шверник. – Если бы знали, как ты…
– Закрой пасть! – рявкнула Кувалда.
Света Рогозина подняла руку:
– Девочки, ну хватит, в самом деле! Сколько можно вспоминать старые обиды! Да и обиды-то были несерьезные… Так, мелкие обидки.
– О, неужели?
Это уронила Анна. Все смолкли и даже как будто подались в разные стороны, освобождая место на ринге для тяжеловесов. Анна по-прежнему стояла, держа в руках полотенце. Рогозина сидела в кресле как на троне, и пушистые золотые волосы, сияющие над головой, усиливали сходство.
Противостояние бывшей королевы и бывшей помешанной.
– Несерьезные обидки? – саркастичная улыбка заиграла на губах Анны. – Как мило!
– Я сказала что-то не то?
Вопрос был задан с невинностью, граничащей с издевкой.
– Обидки – это далеко от того, что мы чувствовали на самом деле.
– Ты-то тут при чем? – влезла вездесущая Лосина. – И кстати, за себя говори!
Но ее подчеркнуто не заметили ни Липецкая, ни Рогозина.
– Мне очень жаль, что я тебя задела, – огорчилась Света. На этот раз Маша не могла понять, всерьез Рогозина или издевается.
– Мне тоже жаль, – кивнула Анна. – Жаль, что ты пренебрежительно отзываешься о прошлом. Ты пытаешься выставить ничтожными события, которые имели для нас огромное значение. И для меня, и для остальных.