Нежные листья, ядовитые корни
Шрифт:
Но черт бы побрал этих воспитанных женщин! У меня ничего не получилось. Она рассказывала о том, что я и так знаю: замужем, есть сын от первого брака, зарабатывает тем, что пишет сценарии для детских передач. Между прочим, ни словом не обмолвилась, что муж – частный детектив.
Я испробовала все, чтобы разговорить ее и расположить к себе. Зашла с беспроигрышной карты про детей – мимо. Переключилась на ее работу – снова промах. На личную жизнь! – она молчит. Сплетни – м-м-м, какая сладкая тема! – а она вежливо
Неужели ей настолько сильно досталось тогда, в школе? Или чувствует что-то неладное?
Первое мне на руку, второе нет. Если она поделится с другими своими подозрениями…
Что ж, Маша Елина, мне жаль, но ты не оставила мне выбора. Завтра я нанесу тебе такой удар, чтобы ты не могла думать ни о чем другом, кроме собственной боли. Убирайся в свою нору и зализывай раны, рыжая женщина с внимательным взглядом серых глаз, ни разу не улыбнувшаяся мне за весь день.
Не вздумай испортить мою игру!
Мотя проснулась от вибрации телефона.
– Прохлаждаешься, мать? – строго сказал в трубку Валера. – Тут без тебя пять мужиков от голода с ума сходят, а ты! А что ты?
– А я в постели блаженствую, – тающим от счастья голосом поведала Мотя.
Валерка посопел в телефон.
– Ух, я бы с тобой поблаженствовал, – пригрозил он наконец, понизив голос. «Мальчишки рядом бродят», – поняла Мотя.
– Вот вернусь… – пообещала она, нежно сжимая трубку.
В дверь номера постучали.
– Соскучился без тебя, – уже человеческим голосом сказал муж. – Давай там романы-то не крути, слышь?
Мотя поскакала к двери, на полпути спохватилась и вернулась за халатом. В дверь по-прежнему стучали. Халата она не нашла и завернулась в одеяло.
– Валер, тут ко мне кто-то ломится! Я тебе перезвоню.
– Кто еще ломится! Вот приеду и кости ему переломаю! И тебе наваляю по первое число – слышь, жена?
– Я позвоню!
Мотя нажала «отбой» и ринулась к двери, путаясь в одеяле.
Валерка ревновал ее всерьез, и это ей необычайно льстило. Если на улице незнакомый мужчина бросал на его жену мимолетный взгляд, Валерка начинал закипать. «Вот так толстуха!» – читала Мотя на лицах встречных. «Вот так роскошная женщина! Хочу себе такую!» – читал Валерка. Он пушил свои черные усищи, вращал глазами и грозил, что в следующий раз побьет мерзавца.
В такие минуты он становился ужасно смешной, нелепый и невозможно, невозможно родной. Один раз Мотя, забыв о стеснительности, расцеловала его прямо на улице – к огромному смущению обоих. Прохожие, конечно, развлеклись, наблюдая их пару: большая толстопопая Мотя и щуплый носатый Валера с усами щеткой. Но мужу было на это наплевать. «Ах ты моя темпераментная чертовка!» – мурлыкал он, щипая Мотю за задницу.
Она до икоты, до полуобморочного состояния боялась, что Андрей
А потом родились Павлик и Максик. У Моти стало на десять килограммов веса, на полголовы седых волос и на два счастья больше.
Однажды они договорились, что после работы Мотя зайдет за мужем и они погуляют. Подойдя к решетчатой ограде, Мотя увидела за ней двух девиц из Валеркиного отдела. Девицы курили.
Из здания вышел Мотин муж.
– Наш таракан побежал, – скривилась одна из девиц. – Противный, фу! Жидконогая козявочка-букашечка.
Мотя, в целом, боялась посторонних людей. Это в семье она была королева-мать, темпераментная чертовка и богиня кухни в одном лице. Внешний мир видел в ней лишь глуповатую безобидную толстуху.
Однако злобные девицыны слова всколыхнули в Матильдиной груди какое-то неизвестное ей доселе чувство. Только на днях Валерка рассказывал, как прикрывал ошибки одной из сотрудниц, и по всему выходило, что именно она и обозвала его только что жидконогим.
– Ах ты дрянь неблагодарная! – сообщила Мотя через решетку. Девица изумленно обернулась и презрительно выпустила дым из маленького красного ротика.
– Женщина, вы кто?
– Я-то известно кто, – набирая обороты, воскликнула Мотя. – А вот тебе совесть бы не мешало иметь!
– Побег из психушки, – фыркнула вторая. – Пойдем, Тань.
«Тань!» Именно Татьяной ее и звали, ту бестолковую сотрудницу, которую не уволили только благодаря ее мужу.
– Да я тебя об забор расплющу! – крикнула Мотя, ворвалась в калитку и ринулась на обидчицу.
Даже если бы она неделю подыскивала слова, у нее не получилось бы придумать ничего более устрашающего. Пыхтя, как паровоз, Мотя неслась навстречу неблагодарной Татьяне. Вид ее не оставлял никаких сомнений в том, что она способна исполнить угрозу, и девицы с воплями брызнули в разные стороны.
Мотя добежала до места, где они курили, и остановилась. Уф-ф-ф!
– Родная, ты чего?
Валерка спешил к ней, с беспокойством поглядывая на вздувшуюся пузырем блузку на спине любимой.
– Я, это… Спринтером решила заделаться, – выговорила Мотя, утирая пот. – Валер, а Валер…
– Чего?
– Как ту поганку звали, за которой ты отчет переделывал?
– Татьяна. Татьяна Рудакова. Кстати, она уволилась два дня назад. Оно и правильно, работник из нее никудышный.
– Правильно, ага, – согласилась Мотя. – Пойдем-ка скорее отсюда, Валер.
…Снаружи стучали. Распахнув дверь, Мотя узрела горничную с письмом на подносе.
– Это вам! – пропела та. – Приглашение!