Нежные листья, ядовитые корни
Шрифт:
Маша рассмеялась, глядя на их вытянувшиеся лица.
– Не грудь, конечно. Я пошутила! Для начала Юлька отправилась в парикмахерский салон и стала блондинкой. Мы только пальцами покрутили у виска. Во-первых, все понимали, зачем она это делает. Во-вторых, ей не шло. Но лишь до тех пор, пока она не заявилась на уроки в полном боевом макияже. Ресницы изогнуты, губы пухлые и манящие – ух, да мы просто обалдели все, когда она вошла в класс! Завуч, увидев Юльку, забилась в конвульсиях и отправила ее смывать косметику, но Демьянов успел заинтересоваться.
– Метод
– А потом она укоротила свою юбку, и метод стал еще эффективнее!
– Красавчик клюнул на эту мормышку?
– Да. То есть нет. То есть не знаю.
Сергей перестал писать.
– Как это?
– Я заболела, – объяснила Маша. – Успела только увидеть, как Демьянов водит клювом за Юлькой. Что-то у них намечалось! Может, она добилась своего, но, когда я вернулась через полтора месяца, все вращалось на прежних орбитах, как и не было ничего. Только Зинчук постриглась и опять перекрасилась, но это все уже было не то.
– А Рогозина?
– Рогозина сияла, – несколько удивленно ответила Маша. – Ее обычное состояние.
– Судя по тому, что ты рассказываешь, – проворчал Бабкин, – правильнее сравнивать ее не с солнцем, а с черной дырой, поглощающей свет других.
Маша хотела ответить, что он во многом прав. Но внезапно почувствовала себя неуютно. Ее охватило чувство, будто кто-то смотрит на нее, то ли сверху, то ли с улицы, как если бы птица зависла напротив окна. Она быстро обернулась, словно желая застать врасплох уличную темноту.
Ночь распласталась по оконному стеклу. Никакой птицы, конечно, не было. Никого не было и быть не могло… Однако ощущение, что в нее вглядываются, не исчезало.
Маша поежилась и задернула шторы.
Уверенный голос Макара окончательно развеял морок.
– Вот здесь собака и порылась!
– Похоже на то, – согласился Бабкин. – Тогда ясно, почему все в курсе, а Машка нет.
– Вы о чем? – она переводила взгляд с одного на другого.
– О том, что случилось, пока ты болела!
Макар спрыгнул со стола и упруго зашагал по комнате. Бабкин с завистью наблюдал за ним.
С пространством у Илюшина были свои отношения. Макар обладал способностью любое помещение разворачивать в беговую дорожку. Его уверенность в том, что даже трех квадратных метров вполне хватит для недолгой пробежки, творила чудеса: метры вытягивались и разрешали использовать их, как ему вздумается.
Если Бабкин хотел походить по комнате, чтобы размяться, он врезался в шкаф, запинался о табуретку и доводил люстру до желчного старческого дребезжания. Если то же самое делал Илюшин, табуретка вилась у него под ногами, как отменно дрессированный пудель, шкаф вжимался в стену, люстра предупредительно втягивала подвески. Ничем иным Сергей не мог объяснить, как Илюшин может наматывать километры по тесной хрущевке, ни разу не сбившись с темпа и не насажав
В отличие от Макара, Бабкину для полноценных размышлений нужен был покой. Маша однажды сказала, что, если бы их двоих заколдовали, один бы стал деревом, а другой каким-нибудь юрким хищным зверьком вроде хорька. «Во-во, – согласился тогда Сергей. – Сновал бы по мне и гадил на голову. То есть принципиально ничего бы не изменилось».
Илюшин кружил между столом и кроватью.
– А знаешь, чего я жду? – шепнула Маша. – Что он однажды ускорится и понесется по стенам.
– Как мотоциклисты в цирке!
– Ага!
Внезапно Макар замер.
– Троица, троица… – донеслось до Маши и Сергея его недовольное бормотание. – Их было трое. А скажут – скажут! – что их было четверо…
– А вот Дюма он прежде не вспоминал, – поделился Бабкин.
– Так и до Кафки дойдет.
– Типун тебе…
Илюшин снова пришел в движение, но, сделав два круга по периметру номера, остановился.
– Исходя из всего, что нам известно…
Он замолчал.
– Макар! – позвал Бабкин. – Поделись догадкою своей! И она еще не раз к тебе вернется.
– Вернется-вернется… – пробормотал Илюшин. – Вот именно, вернется.
Он поднял с пола блокнот и карандаш:
– Пошли! Нужно поговорить с этими двумя.
– С кем? – изумился Бабкин.
– С рабочим и колхозницей.
Маша не сразу поняла, что речь идет о Коваль и Савушкиной.
– Сдурел? – поинтересовался Сергей. – На часы давно смотрел? Полчетвертого ночи!
Илюшин издал раздосадованный возглас.
– Макар, зачем они тебе? – спросила Маша, ощущая, что, несмотря на все выпитые литры зеленого чая, на нее наваливается безудержная сонливость.
– У меня есть кое-какие предположения. Надо их проверить.
– И что нам это даст?
Илюшин взглянул прямо на нее. В ясных серых глазах не было ни следа сна.
– Потенциально – имя следующей жертвы.
Когда рано утром в дверь постучали, Ира Коваль чистила зубы. Поэтому дверь открыла со щеткой, торчащей изо рта.
Как она и ожидала, в коридоре стояла Любка. Но за ее спиной обнаружились двое мужчин.
– Мужиков тебе привела, – невинно сообщила Савушкина. – В хозяйстве пригодятся.
В первый момент Ирка приняла ее слова всерьез. Любка могла пройти по главной улице города без всякой волшебной флейты, и все равно некоторое количество местных жителей от пяти до девяноста лет последовали бы за ней, глупо улыбаясь и не замечая внешних раздражителей вроде жен и детей.
«Манкая бабенка», – говорил про Любку бывший Иркин муж, непроизвольно облизываясь.
Но взглянув на гостей внимательнее, Коваль поняла, что ошиблась. Слишком деловые. Работают, значит.
– Вы по поводу Светки? – набычилась она. – А чего, попозже нельзя было? И вообще, я вчера все рассказала вашему брюхастому.