Нежный защитник
Шрифт:
И вот уже стрела со свистом рассекает воздух, чтобы ударить…
Внезапно он оглянулся и посмотрел прямо на нее. Она чуть не спряталась под подоконником, как будто и правда выстрелила. А он поднял руку в молчаливом приветствии и продолжил разговор со слугами.
Они, однако, успели проследить его взгляд и теперь всячески выражали свою радость.
— Слава леди Имоджин! Слава Кэррисфорду!
Она улыбнулась и помахала в ответ.
Вот тебе, Бастард Фицроджер! Они еще не забыли, кто их хозяйка!
Эта простодушная радость немного подбодрила ее, но все еще вызывала раздражение та самоуверенность, с какой он возложил на себя полномочия ее доверенного лица. Чего доброго, люди станут думать о нем как об их лорде, пока она валяется в постели, проклиная свои кровоточащие ноги.
Она откинулась на постель и закрыла глаза. «Отец, отец! — мысленно обратилась она к своему земному отцу, а не к тому, что правит на небесах. — Правильно ли я поступаю? Почему ты так плохо меня подготовил? Я всегда думала, что выберу мужа по твоему совету, а потом буду жить долго и счастливо, зная, что ты по-прежнему заботишься обо мне!
Посмотри на меня, отец! Наставь меня на правильный путь…»
Она услышала, как открылась дверь, и распахнула глаза. На пороге стоял Фицроджер.
— Ты заснула? — спросил он. — Прости, если разбудил. — Он успел снять кафтан и остался в одних лосинах и тонкой белой тунике, перехваченной тонким ремешком. В распахнутом вороте видна была мускулистая шея, блестевшая от пота.
Имоджин торопливо села в постели.
— Я думала об отце, — призналась она.
Он присел на край кровати. Это выглядело ужасно неприлично, и она уже хотела возмутиться, но потом решила, что ей предстоит разговор об очень важных делах и поэтому сейчас не стоит обращать внимание на такие мелочи.
— Ты ведь едва успела его оплакать, правда? — спросил он. — Судя по рассказам, лорд Бернард в тебе души не чаял, и ты должна сильно по нему тосковать.
— Конечно, я тоскую. Но нельзя сказать, что он не чаял во мне души. Он просто меня любил. — У нее перехватило дыхание, и ей пришлось замолчать, чтобы совладать со слезами, просившимися наружу.
— Между прочим, нет ничего стыдного в том, чтобы плакать от горя, если недавно умер близкий человек.
Но Имоджин уже выдержала битву с собственной слабостью и отчеканила:
— Я никогда не буду плакать перед тобой, Фицроджер! В этом я тебе клянусь!
По тому, как окаменело его лицо, она догадалась, что он старается совладать с душившим его гневом.
— Позволю себе надеяться хотя бы на то, что ты не будешь плакать из-за меня, — сдержанно проговорил он. — Однако боюсь, что этого не избежать. — Он встал. — Если ты сейчас не в настроении, думаю, мне лучше уйти.
Он был уже на полпути к двери, когда Имоджин крикнула:
— Стой!
Он обернулся, слегка удивленный, но гораздо больше удивилась она сама. Имоджин не могла бы сказать, почему это так важно: удержать его здесь. Совершенно очевидно, сейчас не самый подходящий момент для разговора о браке.
— Нам надо кое-что обсудить, — заявила она.
— Вот как?
— Ты похоронил без меня мою тетку, — напомнила она ему самую свежую обиду.
— Это было необходимо.
— Ты мог бы подождать один день. Я хотела с ней попрощаться. Она была мне очень дорога.
— Прости. — Имоджин не могла понять, что написано на его лице, но по крайней мере там не было угрозы. — Но получилось так, что откладывать было нельзя.
Ведь не станет же она требовать, чтобы тетю Констанс выкопали лишь ради того, чтобы она могла с ней проститься?
— А как насчет тех бедолаг, которых ты отлавливал в лесу и гнал сюда, словно стало овец?
— У них был такой вид, будто они заблудились, — усмехнулся Фицроджер. — Вот я и показал им дорогу домой.
— Я не желаю, чтобы их наказывали, — проговорила она.
— Никого и ни за что? И не важно, что они натворили?
Он снова издевался над ней и даже не пытался это скрывать!
— Я не желаю, чтобы в Кэррисфорде кого-то пороли кнутом. Я помню, что видела в Кливе.
— Ага. — Ему сразу стало не до веселья. — Ты извелась от жалости к той паре бездельников? Вот пример истинно христианского милосердия!
Имоджин не могла отделаться от чувства, что говорит что-то не то, хотя не могла понять, в чем она ошиблась.
— Пьянство не заслуживает поощрения, но и такого жестокого избиения — тоже.
Он больше не смеялся.
— Имоджин, иногда я могу быть суров, но никогда не бываю жесток. Моим солдатам на посту не разрешается пить ничего крепче разбавленного эля, и все отлично об этом знают. Эти двое не только напились в стельку, но еще и взялись насильничать. Одной из их жертв была маленькая девочка, которая вскоре скончалась. Я имел полное право вздернуть их, чтобы другим неповадно было, но решил, что порку они запомнят надолго.
Имоджин не знала, что и сказать. Они изнасиловали девочку? Сколько ей было лет?
Он пожал плечами, по-своему истолковав ее молчание.
— Ты не видела их жертву, и наказание вполне могло показаться тебе чересчур жестоким. Но поверь, у меня и в мыслях не было наказывать тех людей, что вернулись сегодня в замок. Это наверняка отпугнуло бы остальных.
— Они бы сами вернулись, как только услышали, что Уорбрик ушел, — возразила она. — Просто новости распространяются слишком медленно.