Нежный защитник
Шрифт:
— Прости, — пролепетала она дрожащим голосом. — Я не подумала…
Она готова была поклясться, что он тоже не ожидал от себя подобной выходки. Но услышала лишь сердитое:
— Так начинай думать!
Имоджин закусила губу. Она не хотела откладывать этот разговор. Чем раньше они выяснят отношения, тем лучше. Но не сейчас, когда его трясет от гнева, а часовой на сторожевом посту отлично слышит каждое слово.
Похоже, он заметил взгляд, каким Имоджин наградила неподвижно застывшего часового, потому что отошел от парапета и направился к лестнице. Наверное,
Имоджин схватила его за руку — ей не хватило бы отваги так сразу вернуться в их комнату, — но тут же отдернула ее, как будто обожглась.
Он остановился и посмотрел на нее. В холодном лунном свете он казался высеченным из камня, из холодного равнодушного камня. Но вот он пошевелился. Осторожно, едва ли не робко, Фицроджер обнял ее за талию, и рука его показалась ей очень горячей. Но Имоджин не стала отстраняться, и тогда он привлек ее к себе.
Содрогаясь от облегчения, она опустила голову ему на грудь. Она только теперь поняла, как ей не хватало простого человеческого участия.
В глазах ее стояли слезы, и она знала, что ей полегчает, если она выплачется у него на груди, греясь в кольце этих сильных и нежных рук. Но ее слезы причинят Фицроджеру новую боль, а она и так заставила его страдать. Ей удалось совладать со слезами.
Ее утешало уже то, что он просто обнял ее и прижал к себе. Она надеялась, что его это тоже утешит.
И только когда он сказал: «Внизу у тебя есть отличная постель», — до нее дошло, что она задремала на его груди.
Она пошевелилась и обнаружила, что прошло уже немало времени, судя по тому, как изменилось положение луны.
— Тебе тоже нужно поспать, — ответила Имоджин и тут же сообразила, что эта фраза может быть истолкована как своего рода приглашение. Только бы это опять не кончилось позором!
Она не могла понять, что у него на уме. Он выглядел спокойным, но в то же время чувствовалось, что он напряжен, как тетива лука. Не говоря ни слова, он повел ее вниз, придерживая за талию.
В замке их встретила глухая тишина. Похоже, угомонились даже самые стойкие выпивохи.
Хозяйская спальня выглядела на удивление обыденно, когда они вошли в эту просторную комнату, залитую призрачным лунным светом. Она ожидала, что непременно заметит какие-то следы того, что случилось здесь совсем недавно.
Поскольку он хранил молчание, Имоджин заставила себя заговорить первой.
— Прости, — прошептала она. — Я вела себя неправильно.
— Что ж тут поделаешь? — Он замер неподвижно посреди комнаты. — Я тоже должен извиниться, что не смог облегчить тебе этот момент.
Его равнодушный тон ранил ее в самое сердце. Она искренне желала рассказать ему про демонов, которых он так и не сумел прогнать, но слова не шли с языка.
— Я уверена, что в следующий раз все будет по-другому. — Теперь она уже специально добивалась того, чтобы ее слова звучали как приглашение. Но в ответ она услышала тяжелый вздох.
— Ложись в постель. — И он направился к двери.
— Куда ты? — в тревоге воскликнула она.
— Не бойся. — Он остановился и повернулся к ней. — Ты ничего не ела за ужином, а я совсем забыл, как серьезно ты относишься ко всем этим постам перед первой брачной ночью. Тебе полегчает, когда ты утолишь голод.
— Так ты не постился? — Она не в силах была скрыть ужас.
— Нет. — Он подошел к ней и легко погладил по щеке. Она могла бы поклясться, что на суровом лице промелькнула улыбка.
— Самым большим моим преступлением оказалось то, что я забыл о твоей юности и наивности. Твоя отвага и сила духа могут кого угодно ввести в заблуждение. Ложись. Я скоро вернусь.
Глава 11
Юность и наивность. Это было обидно, хотя он опять оказался прав. А ведь она старалась быть покорной женой. Неужели ее усилия пропали даром? Но, с другой стороны, он признал за ней отвагу и силу духа, и это ее утешило.
Она застыла, стиснув руки и не спуская глаз с постели. Он считал, что им мешает любить друг друга ее фанатичная религиозность, но Имоджин знала, что это не так. Между ними стоял темный и жуткий страх, а вмешательство отца Вулфгана лишь укрепило его и превратило в непреодолимый барьер.
Однако временами ей казалось, что этот страх сильнее, чем страх перед крысами. Она на дух не выносила крыс, несмотря на все уговоры и насмешки. Никто и ничто не могло бы заставить ее прикоснуться к крысе по собственной воле. И она была уверена, что именно этот неоправданный страх породил ужасную боль. Неужели она так и не научится отдаваться ему без страха и не бояться боли?
Имоджин спрятала лицо в ладонях. Если она с этим не справится, ее замужество превратится в настоящий ад.
Она обязана побороть свой страх!
Имоджин собрала в кулак всю свою волю, разделась и легла в холодную постель, повторяя про себя, что ей ничто не грозит и она будет вести себя как положено.
Она вспомнила свой путь до Клива. Тогда ей тоже было больно и страшно, но она преодолела и то и другое, потому что выполняла свой долг перед подданными. А теперь она должна помнить о своем долге перед мужем.
Фицроджер вернулся с полным подносом, кувшином и двумя кубками. Голод моментально выветрил из ее головы всю философию и патетику. Имоджин села в постели и с удовольствием принялась уплетать еду за обе щеки. Фицроджер только успевал подкладывать ей новые кусочки. Он снисходительно улыбнулся при виде того, с каким аппетитом его невеста поглощает жареного цыпленка, приправленного шафраном.
Разделавшись с цыпленком, Имоджин принялась за медовый кекс с миндалем. Вскоре ей осталось лишь облизать пальцы. Внезапно она устыдилась своей жадности и подняла на него виноватый взгляд. Он не спускал с нее глаз, как кот, следящий за мышью, но выглядел вполне довольным. И предложил ей выпить вина.
— Спасибо, милорд, — пробормотала она с натянутой улыбкой.
Он придержал серебряный кубок и поправил:
— Тайрон. Или Тай. Или даже Бастард — если пожелаешь.
— Бастард! — выдавила она, робея от собственной дерзости, но не в силах устоять перед соблазном пошутить.