Нежный защитник
Шрифт:
Она была уверена, что не говорила об этом.
Значит, теперь нужно убедить в этом Ланкастера.
Имоджин вытерла вспотевшие ладони о платье и позвала Элсвит. Девочка явилась бегом, и она приказала ей проверить, не осталось ли пятен грязи и пыли у нее на щеках или на одежде. Еще утром Элсвит расчесала ей волосы и заплела в две тугие косы с шелковыми лентами, но теперь Имоджин получила возможность одеваться, как замужняя дама, и покрыла голову вуалью, закрепив ее тяжелым золотым обручем.
Затем медленно и величаво,
Этот сад был заложен еще матерью Имоджин на небольшом квадратном клочке двора, примыкавшем к самой цитадели. Лорд Бернард не жалел денег на его содержание в память о дорогой усопшей супруге, и тетя Констанс тоже любила ухаживать за ним. Имоджин нравилось гулять в саду, но и только. Она не очень разбиралась в растениях и не любила пачкать руки.
Но сад этот был своего рода символом будущего. Кэррисфорд выживет, несмотря на невзгоды и трудности, а вместе с ним выживет и она. Ведь не напрасно ее называют Цветком Запада! А горе и опасности научат ее быть сильной…
— Ага, вот вы где!
Имоджин обернулась, едва успев скрыть недовольную гримасу, и увидела Ланкастера. Он неторопливо шагал по дорожке, и вид его был солидным и внушительным. Редкие волосы тонкими колечками обрамляли одутловатое лицо. Имоджин отошла подальше от садовников, так как не ожидала от предстоящей встречи ничего хорошего.
Граф удивил ее. Высокомерный гнев, прозвучавший в первой его фразе, пропал без следа, когда он произнес:
— Имоджин, дорогое мое дитя! Как тяжко тебе пришлось в эти дни! — Он простер ей навстречу свои мясистые руки, и Имоджин по старой привычке покорно упала в его объятия.
Он прижал ее к груди. Его руки были мягкими, горячими и липкими от пота, совсем не похожими на другие руки…
— Я был поражен до глубины души, когда услышал о безвременной кончине лорда Бернарда, моя дорогая! Я был уверен, что это лишь незначительное недомогание и что мой врач без труда поставит его на ноги… — Он даже потер глаза, хотя Имоджин отлично видела, что в них нет ни слезинки. — Но как только мастер Корнелиус сообщил мне, что здесь случилось, я помчался сюда, не медля ни секунды!
— Это было потрясением для всех нас, — промолвила она, направляясь к мраморной скамье. Отец утверждал, что эта скамья сохранилась в Кэррисфорде еще со времен римского владычества.
Это было его любимое место.
Она села, и Ланкастер устроился рядом, так широко расставив ноги, что их колени соприкоснулись. Прежде они много раз сидели точно так же, однако Имоджин не тревожила эта близость. Сейчас она с трудом подавила желание отодвинуться на самый край скамьи.
— Ужасным потрясением, — подхватил он, фамильярно похлопав ее по колену. — И еще больше меня потрясла новость, что на тебя напали. Детка, как им удалось заставить тебя выйти замуж за этого ужасного человека?
— На меня напали не они, а лорд Уорбрик. — Имоджин
Лишь легкий прищур выдавал снедавшее его нетерпение, и Имоджин напомнила себе, что должна быть чрезвычайно осторожна. Ланкастер очень умен, и его не обведешь вокруг пальца.
— Но ведь Кэррисфорд неприступен, Имоджин! Как же Уорбрику удалось сюда проникнуть?
— По-вашему, это мы его впустили? Что за безумная мысль! Думаю, здесь не обошлось без предательства! — Она не видела причин делиться с ним своими подозрениями. — Мы предполагаем, что кто-то из монахов, попросивших у нас убежища, оказался самозванцем и оглушил часовых у ворот.
— Но лорд Бернард писал мне, что на время своей болезни приказал запереть Кэррисфорд наглухо, — задумчиво произнес Ланкастер.
— Так оно и было. Но монахи уже обосновались в замке, когда мой отец заболел. Они прожили у нас несколько дней. Они шли в Вестминстер, но один из них захворал в пути. Каждое движение причиняло бедняге ужасную боль, и святой отец выпросил у лорда Бернарда позволение оставить его здесь, а не переносить в Гримстед. Мой отец всегда… всегда проявлял великодушие к святым отцам.
— Совершенно верно, — машинально процедил Ланкастер, думая о чем-то своем. — Но, девочка моя, тогда становится ясно, что эта трагедия была заранее кем-то спланирована!
— Спланирована? — возмущенно вскинулась Имоджин. — Но как можно спланировать заранее резню в замке и убийство невинных людей?
— Это значит, что даже смерть твоего отца не была случайной. — Ланкастер упорно не отрывал взгляда от поникшей лилии.
— Не была случайной? Но ведь он умер от какой-то жалкой царапины! Даже если его ранили специально, то как можно было быть уверенным в том, что произойдет заражение крови и начнется лихорадка?
— Мастера Корнелиуса поразила скорость, с какой началось заражение. — Он наконец-то поднял на Имоджин тяжелый взгляд. — Он предположил, что острие стрелы было заранее обмазано ядом. Вы установили, чья это стрела?
Ее отца убили? Эта мысль сбила Имоджин с толку.
— Мы не смогли выяснить это сразу, а потом стало не до поисков. Возможно, это был браконьер, но егеря не нашли никаких следов.
— Значит, негодяй успел скрыться. Интересно, кто заплатил ему за этот выстрел?
— Уорбрик! — уверенно произнесла Имоджин. Наконец-то все встало на свои места. — Только он собирался взять приступом Кэррисфорд. Гореть ему вечно в аду за его черные дела!
— Или Фицроджер, — вкрадчиво добавил Ланкастер. — В итоге ведь именно он получил приз!
— Нет! — уверенно выпалила она, но сразу сообразила, что Ланкастеру надо еще доказать свою правоту. — Это не похоже на него, милорд. Если бы лорд Клив убил моего отца, он не задумываясь в тот же день захватил бы наш замок. Уверяю вас, в таких делах мой муж чрезвычайно ловок.