Незнакомец
Шрифт:
– Я надеялся, что ты со мной мыслями поделишься, – отец, как-никак. Почему бы к нему не обратиться за советом? Когда решаешь бизнес с другом распилить, или беременную жену бросить? Не робот же я, с кем-то да должен был откровенничать!
– А какие у меня мысли? – только если и так, почему отец хмурится? Почему и сам в коридор выглядывает, словно не хочет, чтобы нас кто-то услышал? Руки в карманы прячет, кустистые брови на переносице сводит, а во взгляде борьба – словно никак не решит, стоит ли … Чёрт возьми, и он туда же? Порываюсь спросить, а он внезапно на шёпот переходит:
– Ладно, в кабинет пошли.
Выдыхаю. Выдыхаю, чтобы не дышать больше, пока следую за отцом к неприметной двери у лестницы. И когда в кресло сажусь, и когда принимаю из его рук бокал, наполненный коньяком, сделать очередной глоток кислорода не тороплюсь, предчувствуя, что смерть от удушья покажется мне цветочками… Огромным весенним букетом на фоне выкошенной травы…
– Славка это, – ведь не этого я ждал.
Давлюсь спиртным, тут же поднося к губам кулак, и теперь не спускаю глаз с напряжённой отцовской спины. Он у окна замер, подхватил двумя пальцами занавеску, и теперь разглядывает двор, подсвеченный тусклыми фонарями.
– Славка и хоть ты режь меня, я своего мнения не изменю.
С ума сошёл? Он, а вместе с ним и весь мир – мир, о котором я мало что помню, а то, что успеваю узнать, поскорее забыть хочу. Потому что к чертям такую правду, от неё каждая клетка от боли кричит – ещё немного, и я оглохну от этих воплей. От визга, пронзительного визга, раздающегося лишь в моей голове.
– Он же брат мой…
– И что? Есть люди, для которых кровные узы ничего не значат, сынок. Так вот он из таких. Я-то, в отличие от тебя, всё помню: и как он волком на меня смотрел, когда я с тобой возился, и какие скандалы закатывал, если тебе от меня денег больше перепадало… Сейчас понимаю, моя вина, а поздно уже: ты к нему на дачу поехал. Его сосед по участку крики слышал, а через десять минут видел, как ты из его дома вышел. Говорит взлохмаченный, куртка нараспашку, руки тряслись так, что ты сигарету подкурить не мог…
Ерунда какая-то. Допиваю алкоголь, теперь сам подливая себе добавку, и, вновь пригубив, в стакан пялюсь… Было? Не помню ни черта… Как бы ни напрягался – глухо…
– Слава говорил, что мы повздорили…
– А что спустя две минуты после твоего ухода, он за тобой на машине вдогонку бросился, не говорил? – папа тюль отпускает и пальцы сжимает в кулаки, а я только и могу, что головой качнуть. – Вот и я о чём. Если его соседу верить, то вернулся Славка глубокой ночью, а о твоём исчезновении нам лишь с утра сообщил. Так что он это, Глеб. А причина простая как мир – банальная зависть. Мужику тридцать пять, а у него ни работы приличной, ни семьи, ни жилья. Всё, что я ему дал, профукал, так на отцовской даче и обитает.
Да быть не может. Уже и не слушаю вовсе, как мой старик, не скрывая презрения, обвиняет во всех грехах едва ли не самого близкого мне человека, и по закоулкам памяти брожу. Извилистым, мудрёным, где тупик на каждом повороте меня поджидает, а перестать блуждать не выходит. Не могу, потому и стучу в каждую дверь…
– А Артур? – и за любую надежду цепляюсь. Вскидываю глаза, в которых наверняка горит надежда, а папа эту самую надежду одним лишь тяжёлым вздохом гасит:
– А что Артур? Из-за ресторана, что ли? Да брось, Глеб. Он у меня денег в долг просил, чтоб твою
– Тогда почему мне не рассказал? Не о продаже этой, ни о том, что мы разругались в пух и прах?
– А потому и не рассказал, что переварил всё! Было и было, зачем ворошить? Да и переживал он, Глеб, по-настоящему. Когда о тебе узнал, сам ко мне заявился, места себе не находил. Понял поди, что порою можно просто не успеть признать собственные ошибки…
Отлично. На одного подозреваемого стало меньше?
На одного кандидата на роль предателя – больше.
И конца этому чёртовом конвейеру нет – один сходит, позволяя мне вздохнуть с облегчением, другой тут же запрыгивает на ленту, ещё сильнее завязывая в крепкие узлы мои жилы.
– Так что на него не греши. Его я тоже знаю давно, и, пусть простит меня твоя мать, на фоне Славки твой друг божий одуванчик… Хоть в юности вы и подворовывали двенадцатилетний коньяк с моего бара. Глеб, – отец отодвигает стул, садится напротив, и, сцепив пальцы в замок, как никогда серьёзный и собранный, пугающий вопрос задаёт:
– Ты сам моё мнение спросил, теперь и решай сам. Иришка не верит и наверняка меня возненавидит, но если ты захочешь его наказать, я тебя поддержу. Не смогу я спокойно жить, зная, что Славка в любой момент может с цепи сорваться…
– Посадить его предлагаешь? – бледнею и в очередной раз делаю жадный глоток янтарной жидкости.
– Наказать. Если не по закону, то своими силами. Я в городе человек не последний, одно моё слово, и завтра его здесь не будет...
Душно. Чёрт возьми, настолько душно, что я вдохнуть не могу. Тянусь ослабевшими пальцами к пуговке на вороте рубашки, и, не сумев её одолеть, с силой дёргаю, а толку ноль. Застёжка отлетает, скачет по блестящему чистотой столу, а я всё равно задыхаюсь. А вместе со мной и отец, похоже, только сейчас осознавший, каким пугающим смыслом было наполнено его предложение:
– Господи! – накрывает ладонью закрутившуюся на месте пуговицу, и, сам побелев, тараторит. – В дыру его какую-нибудь отправлю, чтоб до вас с матерью дотянуться не мог, и дело с концом, только скажи! Одно твоё слово, сын…
– Нет, – и сам удивляюсь тому, как резко звучит мой отказ, и, звякнув бокалом об отполированный письменный стол, устало переносицу растираю.
Разве могу я вот так с ходу, не имея на руках ничего, кроме папиных подозрений, собственного брата едва ли не к смерти приговорить? Из жизни вычеркнуть только за то, что за столько лет они не смогли найти общий язык?
– Нет и думать забудь. Не верю я... Мы же с ним не чужие.
– Не чужие… Заладил тоже! Что ж он тогда не расскажет, почему вы разругались? Почему мебель переколотили, а? Мы ведь сколько его не расспрашивали, он ни в какую не признаётся!
«Из-за ерунды», – тут же вспоминаются Славкины слова, а в груди сердце удар пропускает. Словно знает, а рассказать не может…
– Нет и точка. Разобраться нужно…
– А как? Из свидетелей один алкоголик. Ни камер, ни черта нет! Зимой на дачных участках не души. Глеб, хорошенько подумай… У тебя сын вот-вот родится!