Незнакомец
Шрифт:
– Ох, как его пришибло! Даже о жене не спросил!
И вправду… Вскидываю лицо, вопросительно выгибая бровь, а доктор лишь головой качает:
– Да в порядке она, в порядке. Сейчас в палату интенсивной терапии переведём, через час и мальчишку к ней отправим. Вас пустить не могу, уж простите, правила, но телефонные звонки у нас не запрещены, – и сама пятится назад, теперь улыбаясь куда теплее, но прежде чем развернуться на пятках, по голове себя бьёт. – Ах да! Резус-конфликт никто не отменял, так что будем придерживаться плана её лечащего врача. Вам с ним, кстати, повезло, не проглядела… Так что введём антирезусный иммуноглобулин и, дай бог, жена
Что за чёрт? Киваю, как болванчик, ни слова не понимая из того, что она пытается мне объяснить, и лишь с благодарностью на Сашу гляжу, в отличие от меня довольно резво бросившуюся за ней вдогонку:
– Простите… А что это?
– Резус-конфликт? – вижу, как доктор очки поправляет, явно раздосадованная тем, что не успела дойти до ординаторской, и сам на ногах выпрямляюсь, заметно теряясь под её осуждающим взором. – А папаша разве не знает?
Нет, как не знает и собственную жену, так что же говорить о её анализах? Подхожу ближе, неопределённо пожимая плечами, а измученная ночной сменой женщина, вздохнув, на Сашу взгляд переводит:
– Довольно распространённое явление, среди пар, где женщина резус-отрицательна, а отец резус-положителен. Но пугаться этого вовсе не стоит, главное, вовремя провести профилактику. Что ж вы, мужчина? В обменной карте вашей жены чёрным по белому написано, что на двадцать восьмой неделе подобную процедуру она уже проходила. Просыпаться пора! – недовольно закатывает глаза, качая головой на мою несобранность, и больше ни разу не взглянув ни на меня, ни на притихшую рядом со мной волонтершу, прочь уносится, теперь куда быстрее, чем можно было от неё ожидать. Даже дверью хлопает громко, наверняка, чтобы до нас окончательно дошло, что больше ничего разжёвывать нам она не станет. Устала: от жёсткого графика, от крикливых рожениц, от не менее крикливых младенцев и бестолковых отцов, совсем не интересующихся течением беременности.
– Глеб, – я так и стою, уткнувшись взором в дверь, что закрылась за спиной акушерки, а как всегда обеспокоенная чужими проблемами Саша, меня уже в сотый раз за рукав дёргает. Лоб хмурит, заботливо расправляет складки на моём джемпере, прикладывая немало сил, для того чтобы её улыбка выглядела как можно беззаботнее:
– Сказали же, что ничего страшного… Чего ты завис?
И вправду? Марину на ноги поставят, необходимый ей препарат введут, мальчишку вот-вот переведут к ней в палату… Разве есть о чём переживать? Сейчас, когда стоит воспользоваться советом врача и пойти закупиться шампанским?
Вряд ли, а я всё равно не сразу отмираю. Улыбаюсь вымученно, и сам не понимая, почему эта новость так сильно на меня подействовала, и, кивнув девушке, уже подхватившей со скамейки наши небрежно брошенные куртки, послушно за ней к дверям двигаюсь. По пустому коридору, где звуки наших шагов подобны грому… Взрыву, сметающему всё на своём пути, ведь стоит притормозить, не дойдя до порога лишь пары шагов, как вокруг остаются одни руины…
– Ты чего? – Саша рукой машет, призывая меня ускориться, а я задыхаюсь, так сильно оттягивая вниз ворот душащей меня кофты, что треск ниток наверняка слышен этажом ниже:
– Ничего, – веду головой, и сам не понимая, произнёс ли это вслух, и, испуганно глянув на собственные руки, что сами собой сжались в кулаки, себе под нос шепчу:
– У меня первая. Отрицательная.
Жизнь — это что-то куда более сложное, чем череда похожих друг на друга событий. Это целый механизм, который легко можно
– Глеб, ты начинаешь меня пугать! Ваня ждёт, – Саша подходит ближе и пристально вглядывается в мои глаза, на этот раз смотрящие сквозь неё. Впервые не замечающие ни её красоты, ни явного беспокойства, что выдают с головой эти поджатые губы, морщина, полоснувшая лоб, и тонкие пальцы, что прямо сейчас касаются моего лица, настойчиво требуя отозваться. Пробегают по скулам, обхватывают подбородок, ныряют в волосы на затылке, но, так и не добившись реакции, обессилено опускаются мне на плечи… Поникшие плечи, не выдержавшие внезапно обрушившейся на них реальности.
– Он не мой.
Всё до смешного просто. Всё это время ответ на все вопросы лежал на поверхности, а я просто не хотел его замечать. Не хотел признавать, что моя жизнь дала трещину многим раньше, чем я покинул нашу с Мариной квартиру, обратился к юристу и снял обручальное кольцо с безымянного пальца. Куда раньше, чем эта девушка, что ошеломлённо глядит на меня из-под пушистых ресниц, подобрала избитого незнакомца в том пустом гаражном кооперативе.
– Он не мой, – повторяю, смахивая с макушки колючий снег, вновь засыпающий козырёк старого городского роддома, и, выудив из кармана сигаретную пачку, безуспешно пытаюсь закурить. Несколько папирос валятся нам под ноги, чёртова зажигалка отказывается разгораться… Отказывается работать именно сейчас, когда несколько глубоких затяжек, единственное, о чём я хочу думать! Единственное, чего я хочу – травиться горьким никотином и просто выдыхать дым, рваным облаком повисающий в морозном воздухе. Неужели это так много? Неужели я не заслужил, хотя бы такую малость?
– Сейчас, – словно почувствовав, насколько мне это необходимо, Саша набрасывает мне на плечи куртку, которую всё это время держала в руках, бегом мчится к машине брата, а через мгновение уже подносит к моим губам огонёк, предусмотрительно прикрывая его ледяной ладошкой от ветра. Не спрашивает ни о чём, не пытается залезть в душу – просто ждёт, теперь и сама опасаясь глядеть мне в глаза. Знает, наверное, что ничего в них нет. Я пуст.
– Я в ноябре узнал, – заговорить могу и то только тогда, когда в урну летит докуренный до самого фильтра окурок.– Совершенно случайно. Марину тогда на сохранение положили, врачу не понравились результаты анализов... Чёрт! – смеюсь, вспоминая, как она тогда причитала, что клиника просто сосёт из нас деньги, и вновь лезу в карман за сигаретной пачкой. – На что её только не проверяли… Её и … ребёнка, – заканчиваю после секундной заминки, а Саша в попытке меня поддержать, плеча моего касается:
– Глеб…
– Нормально всё. Я это уже пережил. Правда. По-настоящему трудно было только вначале, когда нас доктор к себе в кабинет пригласила. Руки у меня тогда тряслись… Решил, с ребёнком что-то серьёзное.
Я ведь его хотел. По-настоящему хотел, и даже не так важно было мальчик или девочка… Главное, что наш. Мой и Маринкин. Чёрт… Не по-мужски, знаю, а стоит вспомнить, и в уголках глаз влага собирается. Смеюсь нервно, жмурясь и торопливо растирая переносицу, а Саша пальцы свои заламывает.