Незримые твари
Шрифт:
– Долго я должен впустую тратить пленку, пока вы, девочки, все же втянете животы?
Чем дальше, тем больше усилий требуется, чтобы сохранить красоту. Простых прикосновений бритвы достаточно, чтобы ты расплакалась. Простой эпиляции в области бикини. Помню, Эви пришла с коллагеновой инъекции губ и сказала, что в ад попасть уже совсем не боится. Есть вещь еще похуже - когда Манус отдирает твою заклейку для щели, а ты негладко выбрита.
А про ад я ответила Эви:
– Завтра у нас там съемки.
Так вот, сейчас арт-директор говорит:
– Эви,
И это на высоких каблуках; но Эви лезет. Маленькие бриллианты триплекса рассыпаны повсюду, куда можно упасть.
Эви спрашивает сквозь большую широкую улыбку:
– Как именно твоего брата изуродовало?
Искреннюю улыбку можно выдержать лишь до того момента, когда она превратится в обычный оскал зубов.
Арт-директор поднимается к нам, держа маленький пенораспылитель, и ретуширует ржавый след, перечеркнувший мне ползадницы.
– Это был баллон с лаком, кто-то выбросил его в нашу бочку для сжигания мусора, - рассказываю.
– Он сжигал мусор, а тот взорвался.
А Эви спрашивает:
– Кто-то выбросил?
А я отвечаю:
– Надо думать, это была мама, если учесть, как она орала и пыталась остановить кровь.
А фотограф просит:
– Девочки, вы не могли бы чуть-чуть привстать на цыпочки?
Эви продолжает:
– Большой баллон лака "Хэйр-Шелл" на тридцать две унции? Да ему, наверное, пол-лица снесло.
Мы обе встаем на цыпочки.
Отвечаю:
– Ну, не настолько все было плохо.
– Секундочку, - зовет арт-директор.
– Нужно, чтобы ваши ноги были не так близко друг к другу, - потом командует:
– Шире, - потом:
– Еще чуть пошире, пожалуйста, - потом вручает нам большие хромированные инструменты.
Мой весит, наверное, фунтов пятнадцать.
– Это плотницкий молот, - говорит Эви.
– И ты его неправильно держишь.
– Солнце, - просит Эви фотограф.
– Ты не могла бы, пожалуйста, держать бензопилу чуть ближе ко рту?
Металл машин горячо нагрет солнцем, верх у каждой вмят под весом кучи лежащих сверху. Здесь машины со смятым передом, по которым видно, что живым из них не вышел никто. Машины со вдавленными в виде буквы Т бортами, в которых гибли целыми семьями. Машины, похожие на прицепы, у которых задние сиденья плотно вдавлены в приборную панель. Машины, не ведавшие ремней безопасности. Машины, не ведавшие воздушных мешков. Не ведавшие спасательной рамы. Не ведавшие санитаров. Здесь машины, развернувшиеся лепестками в месте взорвавшихся топливных баков.
– И что характерно, - замечает Эви.
– Всю жизнь я работала для того, чтобы попасть в это самое место.
Арт-директор командует нам продолжать и прижаться к машинам грудью.
– Все время, пока росла, - продолжает Эви.
– Я вроде бы считала, что быть женщиной не так... разочаровывает.
А я всегда хотела одного - быть единственным ребенком.
Фотограф говорит:
– Брависсимо.
ГЛАВА
Что до сестер Рей - это трое тощеньких белых мужчинок, которые днями торчат в одном номере Конгресс-Отеля, наряженные в нейлоновые комбинации с бретельками, спадающими то с одного, то с другого плеча, обутые в туфли на высоком каблуке; и курят сигареты. Китти Литтер, Софонда Питерс и веселенькая Вивьен Ва-Вэйн; их лица блестят от увлажнителей и яично-белых лицевых кремов, они слушают эдакую музыку "ча-ча-ча в три шага", которую кроме как в лифтах уже нигде не услышишь. Волосы сестер Рей, - их волосы коротко стрижены, гладко прилизаны лаком к голове и скручены, щетинятся заколками. Наверное, на заколки они натягивают парики, когда на улице не стоит лето. Большую часть времени им вообще неизвестно, какое сейчас время года. Шторы не подымаются никогда в жизни, а в автоматический чейнджер всегда заряжена где-то дюжина этих пластинок с ча-ча-ча. Вся мебель только в светлых тонах, большой четвероногий консольный стереопроигрыватель "Ар-Си-Эй". Из тех проигрывателей, в которых иголкой можно поле пахать, а огромный железный тонарм весит под два фунта.
Разрешите представить:
Китти Литтер.
Софонда Питерс.
Веселенькая Вивьен Ва-Вэйн.
Также известные как сестры Реи, когда они на сцене, - это ее семья, как сказала мне Брэнди Элекзендер в кабинете логопедши. Не в первую нашу встречу, не в тот раз, когда я рассказывала Брэнди, как потеряла лицо. Не во второй раз, когда Брэнди принесла плетеную корзинку, полную способов скрыть тот факт, что я чудовище. То был один из кучи раз, когда мы пересекались, пока я была в больнице. Кабинет логопедши был единственным местом наших встреч.
– Обычно, - рассказывает мне Брэнди.
– Китти Литтер выбеливает и выщипывает нежеланные волосы на лице. Эта скрытно-волосатая может часами провисеть в ванной, но Китти и очки "Рэй Бэнс" носила бы зеркальной стороной вовнутрь, так ей нравится разглядывать свое отражение.
Эти Реи сделали Брэнди тем, чем она есть. Брэнди всем обязана только им.
Брэнди закрывала дверь кабинета логопедши, а если кто-то стучался, мы с Брэнди начинали издавать громкие оргазмические звуки. Мы кричали и визжали, хлопали по полу. Я била в ладоши, чтобы получился тот особенный шлепающий звук, который всем знаком. Кто бы там ни стучался, он быстро уходил.
Потом мы возвращались к своим занятиям: косметике и беседам.
– Софонда, рассказывала мне Брэнди.
– Софонда Питерс - это мозг. Мисс Питерс целый день крутит диск королевского телефона фарфоровыми ногтями, звонит агенту или торговцу, и продает, продает, продает.
Кто-то стучался в дверь, я выдавала кошачий визг и шлепала себя по бедру.
Без сестер Рей, рассказывала Брэнди, без них она бы умерла. Когда они нашли ее, принцессу-первую королеву, у нее был двадцать шестой размер, и она озвучивала любительские вечерние спектакли со свободным входом. Озвучивала "Девочку с пальчик".