Незваный гость
Шрифт:
– Несказанная удача.
– Предзнаменование! – возразила тетка.
– О том, что дело я задумала доброе и правильное.
– За грехи юности расплатиться желаете?
– И это тоже. Ежели я,истеричка дурная, невинные души погубила,теперь спасать должна.
Она смотрела на меня так жалобно, что в груди все сжалось. Перегнувшись через стол, я расцеловала влажные от слез щеки:
– Лучше вас на это место во всей Берендии человека не сыщется, Елизавета Афанасьевна.
– Еще по одной?
– повеселела Фараония.
Уверенная, что на голодный желудок меня непременно развезет, я все же не отказалась. Мы пересели к низкому столику в обтянутые атласом кресла.
– Бобруйский, это пол дела.
– Язык уже заплетался, графинчик двоился. Или их действительно два? Нет,три. Экая у наливочки крепость.
– Блатные персоны ещё к вам непременно сунутся.
– Как сунутся,так и высунутся. Вот этими руками глину замешу…
Не дождавшись продолжения, я накрыла задремавшую Елизавету Афанасьевну каким-то пледом и вышла из кабинета.
– Ну что?
– Волков говорил из туманного облака.
Туман руками не разгонялся, я махала, что ветряная мельница, а он все не уходил, целовал еще. То есть, целовал как раз невидимый Гриня. Наверное. Скорее всего. В животе пирожок резвился в безбрежном озере наливки, нырял, плавал, барахтался.
– Сейчас стошнит, - предупредила я.
– Непременно следует повторить, – сказал невидимый Волков, - уже при других обстоятельствах. Пьяненькая рыжая идиотка, это просто прелестно.
Твердая рука сжала мой подбородок, в рот скользнул какой-то гладкий шарик, язык защипало мятно, ледяные иголочки побежали вниз по гортани, кольнули изнутри живот и грудь, в голове вспыхнуло ярко-бело-синим.
Я посмотрела на Грегори, он ухмыльнулся и многозначительно прикусил нижнюю губу.
– Конкретно эта «рыжая идиотка» была обидной.
– Прости.
– После сквитаемся. Что за зелье?
Волков опустил в карман жестянку:
– Действенное.
– Это я уже ощутила.
– Голова была свежей, будто после глубокого многочасового сна. – Спасибо. Вот и сквитались, пилюлька волшебная за обзывательство.
Мы стояли в оконной нише за шторами. Выглянув наружу, я предложила:
– Можем уходить. Новая директриса и без нас со всем cправится. Я только с Мишкой и Костиком попрощаюсь.
– Можешь не трудиться, пацанам не до тебя, госпожа Квашнина велела детей из подвала в жилое крыло перевести,там сейчас форменная баталия за спальни происходит.
Как все-таки удачно нынче сложилось. Нашлись в гадком уездном городишке хорошие люди. Значит не все еще для Крыжовеня потеряно.
– А я, - признался Грегори, когда мы уже вышли через парадные двери, - грешным делом подумал, что ты сироток к поискам Мишкиной надумала привлечь.
– Даже в голову не пришло.
– Потому что дети?
– Потому что не додумалась. И Обух твой вовремя под руку подвернулся.
– Ты специально его «на слабо» брала?
Мой смех маскировал смущение.
– Случайно вышло, от испуга. Все, что в голову приходило, болтала, чтоб драки избежать. Их же пятеро было против нас двоих.
– Тогда зачем ты вообще в мужскую беседу полезла?
Этот вопрос показался мне обидным, особенно подчеркнутое тоном «мужскую».
– От того, господин коллежский асессор, что я классом вас превосхожу,и по должности.
«Съел? – Тут я даже мысленно язык показала».
– По должности? Неужели?
– А не желаете мне документов о назначении приставом предъявить?
– Только после ваших бумаг о командировании в уездный Крыжовень для проведения следственных мероприятий!
Мы постояли друг напротив друга, обменялись раскаленно-ледяными взглядами, пораздували ноздри. Холерический темперамент Григория Ильича только этими ноздрями и выражался. Самое противное, что он был прав, Волков, не темперамент. Оба мы с ним в некотором роде самозванцы, поэтому не скандалить нам на краю базарной площади надобно, а сотрудничать общему делу во благо. Маменька бы ввернула по случаю гнумскую мудрость: «Гордость, обедающая с тщеславием, ужинает с бедностью». И подошла бы она здесь перфектно.
– Покушаем? – спросила я примирительно.
– Между прочим, ты меня покормить обещал.
Грегори фыркнул:
– Прости, дорогая, но обедать тебе придется в одиночестве. Коллежского асессора призывают дела служебные.
Обиделся. Ах, как нехорошо.
– Расхотелось трапезничать, - сообщила я.
– По дороге что-нибудь перехвачу у лоточников.
– Как будет угодно.
– И поклонившись, Волков ушел прочь с базарной площади, оставив меня ощущать собственное бессилие.
Мизогиния в полный рост. Он же мне таким образом на место указывает. А в ситуации, про между прочим,только ты, Гелька, виновата. Потому что флиртуешь, авансы раздаешь, вместо того, чтоб границы личного и служебного обозначить. Ты сама Грине такое поведение дозволила. Никаких больше двусмысленностей, никаких будто случайных объятий, либо чмоков,и кольцо свое пусть снимет, оно c мундиром вовсе не сочетается.
Желание проследить, куда Волков по своей служебной надобности отправился, я подавила. Он меня на раз-два срисует, вон как от угла дома обернулся, осторожничает. Лавируя в толпе, я отправилась в ресторацию, оказавшейся той самой, где мы давеча с Григорием Ильичем кофейничали, даже официант был знакомый. Произведя фурор своим мундиром, я заказала супу, закусок и, на вторую перемену, берендийское жаркое из говядины. Официанта звали Тришка,и он позволил себе усомниться, что в барышню может все это уместиться. Я заказала еще десерт и чаю.
Поместилось все перфектно. Тришка, занятый и прочими клиентами, все столики ресторации были заняты, умудрялся развлекать меня свежими отрывистыми сплетнями.
Все местные, да и приезжих много,только о зарезанной Чиковой и болтали. Сходились на мысли, что ее кто-то из недовольных родителей порешил. Что значит, каких родителей? Бывает, что в приют и не совсем сироты попадают, к примеру, в прошлом годе путеец один на директрису взъярился, овдовел он, дочку в приют до весны определил, чтоб, значит, без присмотра в доме не оставалась, а Чикова ее, не разобравшись, живо к делу пристроила, под фонарь. Работяга как прознал, с дубиною к ней явился. Что значит чего? Охранники мужика скрутили, но Чиковой пришлось изрядно раскошелиться. Путеец денежки взял и с дочерью уехал куда-то, где о позоре их семейном не знают.