Незваный гость

Коростышевская Татьяна Георгиевна

Губешкина опять протянула мне запястья.

— Погодите сдаваться, — взяла я ее за руки. — В смерти Степана Фомича другие люди повинны.

— Какие еще другие?

— После расскажу. А вот пристав покойный вам во снах как является? К примеру, одет он всегда одинаково? Просит, может, чего?

— Просить не просит. Стоит и смотрит с укором. А одет… Ну наверняка одежа какая есть, мне ж не двадцать лет, чтоб голых мужиков грезить. В мундире он, точно. Из груди еще ножик торчит.

Любопытненько. Может, и не совесть по ночам гадалку мучает, а призрак Блохина?

С покойниками, конечно, ничего наверняка знать нельзя, но знающие люди говорят, что иногда душа не сразу на ту сторону отходит, скитается среди живых. Держит его что-то? Дорогу найти не может? Ну ладно, перезахороним останки по людским обычаям, на земле освященной, душа и облегчится. А ежели Степану Фомичу мести возжелалось? Ну, месть не месть, но справедливость будет установлена непременно. Мне только Мишкину прижать осталось, имя сообщника выпытать, чтоб обоих по закону запереть, а после по «Уложению о наказаниях уголовных и исправительных» светит им даже не каторга, а казнь через повешенье. Потому как преступники гражданские, а жертва, напротив, при чине.

Захария Митрофановна все не унималась, каялась, волосья себе принялась драть. Я посмотрела жалобно на Шандора, неклюд намек понял.

— А не выпить ли по рюмочке для успокоения? — и поднес чарку старухе.

Та опрокинула, хекнула, закусила квашеным огурчиком. Прочие уже расположились у другого, накрытого к ужину, стола.

— Давайте, девицы-красавицы, откушаем степенно, — бормотал Шандор, помогая Губешкиной пересесть. — А после попросим провидицу Зару картишки раскинуть, бабы сказывают, мастерица она в гаданиях, что неклюдка урожденная.

Лесть старухе по нраву пришлась, да и водочка свое действие оказала. Кормили наваристым гуляшом, называемым бограч, пахучим и невероятно вкусным. Я спросила рецепт и дословно его запомнила, пригодится. Водку, кроме меня, пили все, даже древняя мами и малолетняя Дунька. Последняя вовсе разомлела, обстреливая Федора столь мощными по страстности взглядами, что мужику кусок в горло не лез.

— Дуняша, — спросила я с фальшивым добродушием, отхлебнув какой-то анисовый узвар из своей кружки, — а лет тебе сколько?

— Осьмнадцать, — отвечала пигалица.

Я посмотрела внимательнее. При первой встрече я дала ей всего пятнадцать. Сейчас, в ярком неклюдском наряде, Дуня выглядела гораздо взрослее. Да уж, если девица половозрела, шансы приказного Степанова на холостую будущность стремятся к нулю. В оборот его взяли резво.

— А с Антипом-извозчиком давно гуляешь?

Этот вопрос был вызван вовсе не бабьей ревностью. Конечно, можно было бы и наедине его задать… Ладно, кого я обманываю? Немножко и ею, совсем чуть-чуть, захотелось с кокетки спесь сбить.

— Больно надо, — не смутилась девица. — Гулять еще! Это Антин волочился, что псина бездомная, а я только успевала отвороты давать. Он уж и у дома меня подкарауливал, и возле рынка. Одним вечером ветрел в Сапожном проулке, я из храма возвращалась, прими, говорит, Дуняша, подарочек да бусики мне сует. Чистый ужас, а не подношение. И не бусики вовсе, а навроде ленты змеюка разноцветная. Он только

ее из мешочка достал, я в крик и домой побежала. Так неслась, что валенок даже с ноги слетел, босая к хозяйке явилась, а она меня за то заругала.

Губешкина кивнула.

— Было дело.

Стало быть, этот Антип не только с одинокими пассажирами свой фокус навий проворачивал? Однако. Завтра же велю Волкову… то есть попрошу меня в камеру отвести, побеседую с незадачливым Дуняшиным поклонником.

После трапезы мами закурила маленькую деревянную трубочку, велела:

— Пусть гадалка человеческая свое искусство покажет.

Шандор перевел, Захария Митрофановна достала из-за пазухи колоду. Неклюдка раздула ноздри.

— Бабушка спрашивает, какие арканы пользуешь.

Провидица Зара фыркнула.

— У чародеев арканы, у нас все по-простому. Дунька, сними.

— Девочка тебе зачем?

— Дар у нее, посильнее моего будет. Теперь ты, мами.

Неклюдка шелкнула по картам загнутыми черными ногтями, сбила.

— На грядущее гадать не буду, — журчала Губешкина, — его сразу не проверишь, а мне похвастаться охота. Значит, мужей у тебя, мами, было два, детишек… четверо, все мальчики. Трое уже не с тобою, четвертый…

Я отвлеклась на размышления.

Мишкина. С ней понятно. Вернусь в город, немедленно в бордель отправлюсь. Что еще? Бобруйский. Я же должна была нынче ему визит с женихом нанести для интервью. Перетопчется купчина. Мне в нем интересу пока никакого. Мишкина назовет подельника, скорее всего, это Сереженька ее драгоценный, господин Чиков. У Чикова я узнаю имя заказчика, запротоколирую все тщательно и с этим протоколом уже к Гавриле Степановичу явлюсь для ареста. А он плюнет мне в глаза и отопрется. Я тогда косвенных улик подсыплю. Беседу с Фараонией и сто тысяч ассигнациями. Скажу, все номера в банке конторщик переписал, прежде чем на руки выдать. И не так прямо скажу, чтоб на вранье не попасться, а вроде как намеками.

А ведь завтра вечером неделя истекает, сызнова с вокзала мокошьградского поезд в Змеевичскую губернию отправится. Время-то как бежит. Как там мои товарищи? И отчего я до сих пор документы о назначении нового пристава не получила?

Неклюдская старейшина уже удалилась, Губешкина гадала Шандору, он хмыкал недоверчиво, седой башкой мотал. Сулили ему прибыток да новость о казенном человеке. Федору выпала любовь. Кто бы сомневался, Дунька так тщательно для него колоду мешала.

— Тебе, Гелюшка, раскинуть? — спросила старуха.

— Не нужно, я еще с кубками и котами обещанными не разобралась.

— Так, может, сменился расклад, сплошь и рядом такое бывает. Снимай!

Я послушалась, только чтоб отстали. Провидица Зара лихо разложила веер картинок, сообщила:

— Сердечко твое разбитое никуда не делось, не склеил пока никто.

Какая глупость, право слово.

— Заступник у тебя появился, — сказала гадалка.

— Вот и славно.

— Черный человек, недобрый.

— Захария Митрофановна, — предложила я, — вы бы себе раскинули. Можно ли вам уже в Крыжовень возвращаться?