Нф-100: Великое переселение
Шрифт:
Тогда Ангмо Рибин исчез, а затем явился во сне всем жителям Лингу-лам и призвал молодого Цереза, сына старика, стать во главе народа. Утром старик рассказал сыну о встрече в горах с белым зверем и объявил о велении занять престол Лингу-лам. Церез же сказал так: "От большого катящегося камня я могу уклониться, а от приказа родителя -- не смею".
И на следующий день Церез явился на землю в виде белой градинки. Градинка попала в чашку чая богини Ма-Гро, что сидела у горного склона. Изумрудная богиня вдыхала ароматы целебных трав и обучала знахарей. Не заметив упавшей в её чашку градинки, она испила её до дна, и в означенный Ангмо Рибин срок родила Цереза. Младенец вышел к людям Лингу-лам из горной расщелины. По преданию он обучил народ многим ритуалам обращения с духами
Глава XIV
Известковый туман постепенно рассеивался порывами свежего ветра. В сплошном молоке появлялись прозрачные борозды чистого воздуха. Красные глаза, залитые слезами от пылевого раздражения, различали рисунки ландшафта всё отчётливей. Куда-то делись вереницы костяных гирлянд, не трещали рёбра и сочленения и не хрипели полуистлевшие голосовые связки -- только ветер шуршал в тишине.
Пока ещё Димитри не осознавал, где он, куда принесли его ноги в этом невольном бегстве через туман. Но он ощущал новые запахи, приносимые новым ветром. Запахи были странными, диковатыми, но почему-то знакомыми. Где он мог чувствовать их прежде? На Земле? Да, вероятней всего именно там. Потому что, каким бы странным это не казалось, сами запахи были земными, от земли, близкими к самой её субстанции. Давно уже стали они недоступными для большинства населявших ту далёкую планету людей. Ведь то пахло навсегда ими утерянным - лугом, сухим цветом высокогорного растения и хлевом крупного рогатого скота. Забытые фрагменты единой картины жизни давали о себе знать на глубинном подсознательном уровне. Подобные знания, прошедшие через века, перенесённые из рода в род, пусть даже не находящие применения, позволяют людям, не делавшим того ранее, рыть землянки, вязать корзины, выделывать шкуры и охотиться, понимая повадки животного мира неким шестым чувством. И кто даст ответ, шестое ли это чувство, подобное остальным пяти, или некая родовая память? Или, может быть, совсем иначе -- умение настроиться на сбор большего количества информационных потоков в точке сборки картины мира?
Как бы то ни было, ветер был ветром перемен, и астрогатор ждал новых его порывов, вглядываясь в нагромождения камней, из которых торчали деревянные шесты. Вершины их растворялись в молоке тумана. И из этого молока свешивались на верёвках пёстрые знамёна, подобно спущенным в штиль парусам.
Пожалуй, ещё одним новым звуком, который сначала смешивался с шумом тока крови в голове, был перекат ручья. Теперь Димитри мог видеть сонно поблескивающую нить воды, что ступенями спускалась по россыпи крупной гальки. Смоченные камни темнели на общем фоне бежевого сланца. То была гора, и чем полнее рассеивался туман, тем взгляд дальше скользил по её склону. Пока, наконец, не пролетал в пространство сиреневого неба.
Он был снаружи! На поверхности Трамы. Всё спуталось в мыслях. Куда-то делось глубочайшее подземелье, необъятные гроты пещер, подземные залы настолько огромных размеров, что в них густели облака и били молнии. Теперь же вокруг была горная местность, и снежные вершины синих громад возносились вдали. Его окружала сама вековечность. И время тут теряло свою значимость.
Встав на ноги и оглядевшись, Димитри понял, что находился тут один, а его воинственный спутник куда-то исчез. Мысль о вневременном странствии своём отогнала мысль о шествии в одиночестве. Потому что именно тогда Димитри вспомнил, что на путь до заветной долины Пуч и обратно ему отвели всего три дня. Из которых день уже минул, а ни долины, ни даже ясного видения дороги к ней, не было. И вот теперь ещё переход через туман в это не пойми откуда взявшееся высокогорье. Пушкой из-под земли, по каплям ли воды? Но Димитри не знал, каково это -- путешествовать на капельках влаги в её вечном круговороте. Растворить тело в изначально дарующей
По склону ровной каменной кладкой тянулась стена. Димитри направился к ней, достав на всякий случай излучатель. Ко встречи со врагом без оружия он готов не был физически, чувствуя лютую усталось и ломоту в суставах -- видимо, из-за резкой смены положения относительно уровня моря. Кладка обносила террасу, оберегая насыпи натасканной сюда земли от осыпания и смыва весенними паводками. Типичный приём земледельцев в горных краях, где за каждую пядь земли приходится бороться, отвоёвывая её у стихии.
Рядом обнаружилась и хижина самого земледельца. Ветхий глинобитный домик-мазанка с выстланной плетёными ветвями и дранкой крышей. Весь стянутый тёмной сухой лианой, дом производил впечатление пожившего свой век старика, что равнодушно смотрит на идущего юного путника. Закоптелые окна подмигивали кварцевым блеском слюды. Некоторые были и вовсе пустыми дырами, из которых свисали линялые одежды и куски материи -- вывесили сушить на ветру. Димитри зашуршал по засыпанной песком лестнице. По бокам её шевелились плотоядные цветы, вскидывая свои синие лепестки-челюсти с жемчужным соком в слепом броске за насекомыми. Но то была лишь пыль из-под ног человека.
Какое-то время Димитри стоял в нерешительности, а затем крикнул хозяев. Эхо прокатило по горам. Но ответом был шум ветра в натянутых верёвках с пёстрыми флажками на крыше. Это, как успел заметить землянин, встречалось тут повсеместно: на каждом перекрёстке, горных перевалах, под потолками жилищ, на крышах домов и загонов скота, даже на погребальных пирамидах -- всюду были растянуты канаты с гирляндами разноцветных флагов, исчерченных иероглифами и сакральными изображениями.
На маленькой двери из чёрных досок, сшитых медными позеленевшими скобами, всё ещё различалось вырезанное изображение того самого Джаруки. Почему-то, увидев его, Димитри опустил излучатель. Он крикнул ещё раз и постучал, не получив ответа. Дверь заходила ходуном от ударов его кулака. Заблеяло животное в сарае, что был рядом, наполовину уходя в гору. Подождав ещё немного, он чертыхнулся, и решил попробовать открыть дверь самостоятельно. Пару несильных толчков, и ему это удалось. С мокрым скрипом, похожим больше на плевок, дверь ушла в сторону, откинувшись на единственной шарнирной петле. В нос ударил запах кислой молочной закваски и опилок. Внутри было темно и тихо, не ощущалось ни единого движения. Но заброшенным жилище не было, судя по зеленеющим всходам злаков на террасе и мычанию домашнего зверья в хлеву.
Однако в следующий миг спокойная идиллия хижины в горах была резко нарушена. За спиной у себя астрогатор услышал нарастающий рык и чьи-то быстрые шаги. Он обернулся и чуть не упал, потеряв равновесие, а хлипкие перила крыльца от под его рукой поехали в сторону, отломившись. На него, вынося из-за угла хлева своё страшное рыжее тело, неслось нечто. Существо было похоже на волка или медведя, вывалянного в красной глине. Всклоченная шерсть стояла иглами, а клыки не умещались в страшной пасти. Существо было больше Димитри и, уж конечно, физически гораздо сильнее. Одни когти на громадных лапах размером превосходили пальцы человека. И эти когти уже полосовали присыпанную песком лестницу. А из-за соломенных валов показались две его копии, чуть меньше размером и с чуть более опрятной шерстью, ещё не закостеневшей в колтунах. С воем они кинулись к хижине.
Димитри ничего не оставалось, как забежать в дом и запереть дверь изнутри. Думать было некогда, и он так и поступил. Однако достаточно было лишь одного удара когтистой лапы по древним доскам двери, и этот барьер обернулся бы в щепки. Димитри отступил от входа, в кромешной темноте, опрокидывая какие-то вёдра, черпаки, шурша вениками трав, свисавших с низкого потолка. Он понимал всю безнадёжность своей ситуации, ведь даже излучателем нельзя было воспользоваться в такой тесноте. Бозонная волна вырвала бы добрую часть его собственной материи, обратив его в бродячий медленно умирающий фантом.