Ни живые, ни мёртвые
Шрифт:
А игра становилась всё интереснее.
— Потому что именно с них всё и началось. А теперь и продолжается.
И я — часть всего этого.
Член свиты Ворона.
Только сейчас я это полностью осознала. Не после собрания, не после «обряда посвящения», не после всех пройденных испытаний, а лишь сейчас, когда увидела Рэбэнуса Донована. Когда поняла, что именно с него всё началось... все беды, боль и потери. И теперь я ему служила — то ли заклятому врагу, то ли тайно возлюбленному.
Я была под волей Ворона и понятия не имела,
Когда мы в очередной раз повернули за угол, Инграм остановился перед одной из дверей и открыл её, пропуская меня в просторную комнату. Тёмные тона производили резкий контраст после пастельных и зелёных оттенков дома: чёрная кровать, обсидиановые стены, мрачные шторы, серебристая окраска большого стола, заваленного книгами, старыми листами и переполненными пепельницами. Запах табака въелся в каждую небрежно брошенную вещь, в обивку мебели, в одежду — во всё, что находилось в комнате. Даже, казалось, уже и в меня.
— Ты ведь хотела во что-то переодеться, верно? — Инграм открыл шкаф, где висели почти одни толстовки. От этого однообразия меня тут же заворотило. Как можно ходить в одном и том же? — Ничего женского у меня, конечно, не найдётся, а уж тем более красивого, но могу дать это.
И кинул мне какую-то помятую футболку. Я сморщила лицо: почему эта вещь выглядела так просто и убого? Совершенно не хотелось её надевать, ещё и учитывая, что она принадлежала Инграму.
— Не криви так личико, птенчик, тебе не идёт, — смазливо усмехнулся тот, встав напротив меня.
— Даже не отвернёшься?
— В своей комнате я волен делать всё, что захочу, — он хмыкнул, сверкнув недобрым взглядом. — Неужели стало стыдно светить передо мной голым задом?
— Ещё чего! — я толкнула его в грудь, отчего тот рассмеялся.
И я впервые слышала его смех...
Где-то в глубине сердца счастливо улыбнулась маленькая девочка: она смогла кого-то рассмешить. Но реальность оказалась чернее чёрного — Инграм смеялся лишь над моей глупостью. Ничего более. Уж явно не потому, что я ему хоть немного нравилась.
К сожалению.
Я хотела отдёрнуть себя от мыслей, но лишь ещё больше упала в их ядовитый танец, когда увидела оголённое тело Инграма. Тот снял с себя окровавленную толстовку, явив подтянутую фигуру с хорошо видимыми кубиками пресса. Множество шрамов пересекали его атлетические рельефы тела, и я засомневалась о его рассказе про дикобраза. Как лакомый кусочек отравленного пирога — Инграм выглядел столь соблазнительно, сколь и отталкивающе: противоречивые эмоции возникали быстро, болезненно и упивающе. Я видела так много оголённых торсов, но никогда не испытывала ничего подобного, как будто узрела само совершенство падшего ангела. Так и хотелось коснуться выпирающих ключиц и почувствовать холод чужой бледной кожи...
— При нашей первой встрече ты сказала, что я урод. Неужели так похорошел за прошедшее время? — парень заметил, как я не сводила с него взгляд.
— Из всех моих знакомых ты самый заносчивый, — как можно злее огрызнулась я.
— Привыкай.
— Что б ты в аду сгорел, — выругалась я на китайском с полной уверенностью, что Инграм меня не поймёт.
Но
— Я там уже бывал, птенчик.
Брови взметнулись вверх — не каждый день встретишь в Англии кого-то, кто вполне уверенно говорил на китайском.
— Сумасшедший.
— От сумасшедшей слышу, — облизал пересохшие губы Инграм.
От его движения потяжелело внизу, и я выронила футболку.
— Тебя выдаёт акцент.
— Точно так же, как и тебя, птенчик, — проговорил парень на идеальном английском с толикой хриплоты в голосе.
— Почему ты меня постоянно так называешь? — я тоже перешла на другой язык.
Инграм подошёл ко мне вальяжной походкой, специально растягивая время перед ответом.
— Только жертва готова попасть в клетку к хищнику, — он встал вплотную ко мне и уверенно провёл кончиками пальцев по моей щеке. — Такие вот маленькие, глупые, наивные пташки, как ты, Равенна Вэй.
По коже прошли мурашки — он впервые назвал меня по имени. И мне это дико понравилось: вкрадчивый голос был полон власти и желания, пробирал до костей и заставлял подчиняться. Я неотрывно смотрела в его чёрные глаза и отчётливо видела своё отражение, но никак не эмоции парня, не его душу.
Была ли она у него?..
— Такими легко управлять, — Инграм наклонился, остановившись в паре миллиметров от моей шеи и вздохнул запах черничного шампуня, — такие жадно ловят каждое слово, каждый взгляд, но натыкаются лишь на равнодушие, — невесомо коснувшись рукой, он убрал мои волосы назад. — Они думают, что контролируют себя и ситуацию, но на самом деле они — ничтожество под моими ногами.
Лёгким движением пальцев он снял с меня халат, кинув его на пол. Только через мгновение до моего затуманенного разума дошло, что я стояла перед ним совершенно голая, и тут же покраснела. Впервые я не знала, как на это реагировать, что делать дальше, ведь не я управляла сложившемся положением — я даже себя не контролировала. Странное ощущение покорности сковало смиренными путами грудную клетку, нечто чужое залезло то ли под кожу, то ли сразу в сердце. Что это за чувства? Что со мной? Почему я так реагировала? И невероятно сильно хотела, несмотря на неприязнь...
— Ты игрушка для меня, птенчик. Никто.
Инграм грубо схватил меня за ягодицы и уложил на кровать, а сам упёрся на локти. Он жадно впился в меня губами: поцелуй был рваным и деспотичным, но таким умелым, точно мы целовались друг с другом не в первый раз, а не одно столетие подряд. Удовольствие жарким пламенем разогнало кровь, спина чуть выгнулась от нетерпения, пальцы сжали ткань одеяла. Тихо застонав, я углубила поцелуй, пока Инграм шарил рукой по всему моему телу. От каждого ненасытного прикосновения парня кожа горела словно от раскалённой качерги, хотя его ладони оставались всё такими же холодными, как лёд. Эмоции взорвались во мне диким фонтаном лавы, когда Инграм начал проводить томную дорожку поцелуев до груди. Я даже забыла о своём чёрном отпечатке, но Инграм обошёл его стороной и с особой страстью облизал сосок.