Ничего кроме надежды
Шрифт:
Дежнев долго молчал, потом произнес негромко:
– Я... поеду, наверное. Разрешите быть свободным, товарищ генерал-полковник?
– Не разрешаю, майор. Обиделся, что ли? Поверь, у меня и в мыслях нет тебя упрекать. Я просто... по-человечески сожалею о случившемся, в свое время привык ведь думать о тебе почти как о... родственнике. Но дело не во мне, дело в Татьяне... Не знаю, что с ней делать. Собственно, Сергей, я хотел просить тебя о помощи.
– Вы – меня? – изумленно переспросил Дежнев.
– Да. Мог бы ты с ней встретиться?
– Конечно, – ответил Дежнев не сразу. – Конечно, я приеду, надо только это как-то устроить...
– Зачем же. У тебя служба, а
– Прямо сейчас?
– Нет, когда пройдет все эти комиссии. Сейчас она путешествовать не может – нет документов.
– Я рад буду, если Таня приедет. Наверное, нам действительно надо поговорить.
– Не о том, о чем ты думаешь. Вряд ли она захочет говорить о твоей женитьбе... Впрочем, не знаю, может, и захочет. Но тут другое еще дело...
Майор подождал продолжения, не дождался и спросил:
– А как она вообще... отнеслась к этому, когда вы ей сказали?
Николаев пожал плечами.
– Ну, как... Спокойнее, чем я боялся, но... Боюсь, все-таки, это оказалось для нее неожиданностью.
– Понятно... Так о чем, вы хотите, чтобы я с ней поговорил?
– Я не знаю – убедить как-то… образумить! Дело в том, что я для нее уже – да, да, я это чувствую! – не то чтобы не авторитет, но... мы просто не можем говорить на одном языке, у нас не получается, я лучше понимал ее, когда она была ребенком. Сейчас я в чем-то не понимаю ее, а она не понимает – или не хочет понять – меня. Я не знаю, что это – проблема «отцов и детей» в современном варианте или... или что-то глубже и... страшнее, да, страшнее! Она на все смотрит теперь какими-то не теми глазами или не то видит, что видим мы все. Она мне недавно знаешь, что сказала? – генерал-полковник понизил голос. – Если, говорит, Кирилла вышлют обратно, я убегу в американскую зону...
– Какого Кирилла? – ошеломленно переспросил Дежнев.
– Ну, этого ее... супруга!
– А куда его могут выслать и почему?
– Он ведь не советский гражданин, и тут два варианта: либо ему дают срок за сотрудничество с врагом, либо – если повезет – высылают по месту довоенного проживания.
– Елки зеленые... Куда же она раньше смотрела?
– При чем тут «раньше», – досадливо сказал Николаев. – Никуда не смотрела – случайно познакомились, случайно потом оказались вместе в Германии... Куда она смотрит сейчас, вот что меня пугает. Я поэтому и подумал – возможно, вам легче будет найти общий язык. Со мной у нее этого общего языка не находится, понимаешь! Как будто от нас хоть в какой-то степени зависит... ну, я имею в виду все эти фильтрационные комиссии и прочее. Да и потом надо же понимать – вообще без проверки действительно нельзя, ведь это сотни тысяч, миллионы людей оттуда, совершенно никому не известных, мало ли кто может среди них оказаться! Я понимаю – да, недоверие обижает, но нельзя же с закрытыми глазами доверять всем без разбора! Попробуй с ней поговорить, у меня уже не получается. Я для нее – я чувствую это – вообще уже какой-то недосягаемый для простых смертных небожитель, она мне уже недавно автоматчиков чуть ли не в вину поставила, которые охраняют виллу. Я-то тут при чем, мне, что ли, они нужны? Никто из вас, говорит, и понятия не имеет, что внизу делается... Это я-то «понятия не имею», представляешь? Ладно, давай выпьем.
– Насчет того, чтобы... к американцам уйти, это она не всерьез сказала, я думаю, – сказал Дежнев. – Так, сгоряча сболтнула.
– А ты знаешь, я не уверен. То есть, нет, конечно, всерьез у нее таких планов быть не может, но под влиянием этого своего супруга... Я, впрочем, к нему несправедлив, он-то как раз в обратную сторону стремился, дурень. Но то, что его арестовали, на Татьяну подействовало ужасным образом. Хотя чего иного они могли ждать – в данной ситуации? Поэтому я и опасаюсь, как бы она сгоряча чего не выкинула. Вплоть до побега... благо они там все эти зоны вдоль и поперек успели уже исколесить.
– Домой бы вам ее поскорее отправить.
– Я уже думал. Но, во-первых, до полного окончания фильтрации никуда ее не пустят, да и потом куда ей ехать, к кому... Здесь она все-таки при мне, а там? Там она с ее нынешним настроением такого может натворить, что...
– Я попробую с ней поговорить, Александр Семенович, – сказал Дежнев.
– Попробуй, да. Хотя не уверен, что из этого что-то получится. Ты не узнаешь ее, Сергей.
– Что, сильно изменилась?
– Не внешне, нет. Внутренне это совсем не тот уже человек... хотя тогда она еще и не была по-настоящему человеком, я думаю.
– Ну, почему же. В семнадцать лет? Я Таню воспринимал как совершенно взрослого человека.
– В общем, да, ты прав. Взрослый человек тоже ведь не окаменелость, каждые десять лет оглядываешься на себя самого и думаешь: странно, каким был дураком... У тебя-то самого какие теперь планы?
– Пока никаких, служу вот...
– Семью думаешь выписывать?
– А что, разве есть такая возможность?
– Да, офицерам оккупационных войск можно будет жить с семьями, это уже решено. Надо только будет подумать, где тебе лучше будет – здесь продолжать или, может быть, в Германию лучше перебраться.
– Да мне все равно, – сказал Дежнев. – Хотя, если так подумать, здесь все-таки лучше, наверное... народ другой. Они-то во время войны были вместе, в вермахт не разбирали, кого призывать – немец там или австриец, но сейчас это уже чувствуется... Не упускают случая подчеркнуть, что Австрия, мол, была аннексирована, мы тоже подневольными оказались. А как, интересно, немцы к нам относятся в самой Германии?
– Мне, признаться, редко приходится с ними контактировать. Но когда случается – все происходит весьма корректно, а что там у них на сердце... поди угадай. Тоже, надо полагать, по-разному. Ты прав, здесь психологическая обстановка несколько иная, мне здешние товарищи об этом говорили. В Австрию мы все-таки с несколько иными чувствами входили, чем туда. Там ведь, знаешь, на границе плакаты можно было увидеть: «Вот она, проклятая Германия»...
– Александр Семенович, а правда это, что первые наши части успели там порезвиться? Это ведь не только на плакатах было, каждый солдат, наверное, про себя только и твердил...
– Всякое случалось, – нехотя ответил Николаев. – Но с этим порядок навели сразу, там уже не миндальничали – герой не герой, но если факт установлен, трибунал без разговоров. Жестоко это, может быть, иной всю войну прошел и тут сорвался... но иначе было нельзя, с безобразиями надо кончать сразу. Нам, как ты понимаешь, мало было уничтожить вражеское государство, теперь задача в том, чтобы создать новое, дружественное. Значит, и политика с ними должна быть соответствующая.
– Получится, вы думаете?
– Создать дружественную нам Германию? А почему же нет. Немцы народ послушный, дисциплинированный, да и какой у них выбор? Всю Германию мы союзникам не отдадим, они и так уже две трети оттяпали... практически не воевавши. Так что в нашей зоне придется уж фрицам строить социализм безо всяких там приставок типа «националь». Наш, ленинско-сталинский. Мы им помогаем уже, в Дрезден недавно Микоян приезжал – вместе с Коневым встретился с тамошним обер-бургомистром, обсуждали вопросы восстановления города, завоза продовольствия, так что дело уже идет...