Ничейная земля
Шрифт:
— Тогда можешь приходить ко мне. Надо посмотреть, когда мы оба будем свободны.
— Может, после уроков?
— Посмотрим. И ещё кое-что. Если ты хочешь, чтобы мы занимались, то тебе придётся соответствовать и по остальным параметрам.
— Как это?
— Я буду следить за тем, как ты себя ведёшь, Антоша. Если я узнаю, что ты опять что-нибудь натворил — всё отменяется. А я узнаю, уж будь уверен.
Он забежал немного вперёд меня.
— Я хочу выучить английский, Сергей Владимирович! — воскликнул он воодушевлённо. —
— Так не пойдёт, Антоша, — сказал я. — Договоримся так: все остальные предметы ты тоже не будешь забывать. Отныне ты под моим наблюдением. Всесторонним. Ты понял?
— Похоже, я попал, — засмеялся он. — Я у вас под колпаком?
— Если хочешь, называй это так. Ты всё ещё хочешь?
— Хочу.
— И ты готов выполнять мои условия?
— Я попробую.
— Неправильно. Надо не пробовать, а делать.
— Тогда я готов.
— Докажешь прямо сейчас?
Он даже остановился.
— Как?
— А вот как. — Я достал отобранную у него пачку сигарет. — Ты больше не притронешься к этому. Ты сейчас возьмёшь эту пачку и выбросишь.
Антон помолчал, посопел, потом сказал:
— Я её у Лёшки… То есть, у одного человека на килограмм яблок из нашего сада выменял.
— Дороговатый обмен. Но выбирай, чего тебе больше хочется.
— Прямо так всю пачку и выкинуть?
— Да.
— А может, хоть пару сигареток оставите?
— Ни одной. Здесь не может быть компромиссов.
Он отчаянно засопел. Я отдал ему пачку, и он, держа её в руке, несколько секунд пожирал её прощальным взглядом, а потом замахнулся и бросил в лужу. Посмотрев на меня, он спросил:
— Теперь верите?
— Верю, — сказал я. — Только взамен этой не должна появиться новая.
— Не появится.
— Хорошо, если так. Ты дал слово. Ты это понимаешь?
— Да уж чего тут не понять.
Видимо, мы пришли к дому Антона, потому что он сказал:
— Вот тут я живу. — И, помолчав, смущённо добавил: — А этот урод…
Я нахмурился, и он поправился:
— То есть, ваш друг Миша… Он и правда не появился.
— Ну вот, видишь. А ты боялся. И вообще, он никакой не маньяк, это я точно тебе говорю.
Попрощавшись с Антоном, я пошёл домой. Но не успел я сделать и десяти шагов в обратном направлении, как навстречу мне из-за угла вышел Мишка — с небрежно заложенными в карманы руками, с тлеющей сигаретой в зубах. Он встал у меня на пути так, чтобы заставить меня тоже остановиться.
— Значит, к маньякам ты меня не причисляешь, — сказал он насмешливо. — Что ж, спасибо и на том.
— Ты что, следил? — пробормотал я.
— Да нет, — усмехнулся он. — Просто гулял. Нельзя, что ли?
Но я понял, что он в самом деле караулил Антона и только из-за моего присутствия не решился приблизиться к нему.
— Делать тебе нечего, Миша, — сказал я. — Кстати, кто тебя просил разговаривать с этим мальчиком и запугивать его?
— Поверишь ли — хотел помочь вам, педагогам, — проговорил он — то ли с издёвкой, то ли серьёзно.
— Помочь?
— Ну да. Вы же с ними цацкаетесь, слово боитесь им сказать, чтобы как-нибудь не ранить их неокрепшую психику — ну, и тому подобная педагогическая муть. А они плевать на вас хотели. С ними надо по-другому.
— Спасибо, — перебил я. — Если нам, педагогам, понадобится твоя помощь, мы обратимся прямо к тебе, а пока, если тебя не затруднит, держись от школы и от детей подальше.
— Даже так? — усмехнулся он, пыхнув сигаретой.
— Да, так, — кивнул я. — Я вынужден просить тебя об этом. Я по-хорошему тебя прошу, Миша.
Он шагнул ко мне, подошёл вплотную, так что его плечо почти касалось моего. Его лицо в серых, как сталь, сумерках выглядело мертвенно бледным. Я пытался понять, был ли он сейчас нормальным, или же у него снова был приступ сумасшествия.
— Неужели ты умеешь и по-плохому? — Он выпустил клуб дыма мне в лицо.
— Да, кулаками махать я, может быть, не очень хорошо умею, — сказал я, разогнав рукой дым. — Это больше по твоей части. Но есть и другие средства воздействия.
— Что я слышу! — проговорил он с холодной усмешкой. — Что это было? Угроза?
Я не стал больше разговаривать и, обойдя Мишку, пошёл своей дорогой. У меня вдруг страшно разболелась голова — тяжкой, пульсирующей, нарастающей болью. Добравшись до дома, я упал на кровать — даже не стал ужинать. Перед глазами мелькали коты в галстуках и девочки в ярких платьях.
VIII
В понедельник после шестого урока, когда я уже собирался идти домой на обед, в дверь постучали. Это был вежливый, аккуратный стук — ровно три раза: тук-тук-тук.
— Да-да, — отозвался я.
Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул Антон.
— Здрасьте, — сказал он смущённо.
— Здравствуй, здравствуй, — ответил я, кивнув. — Зачем пожаловал?
Он смутился ещё больше, повис на дверной ручке, переминаясь с ноги на ногу.
— Ну… Это… Вы же сказали, что я могу приходить. Вы сейчас не заняты?
— Заходи, — сказал я.
Он вошёл нарочито небрежной походкой вразвалочку, стряхнул с плеча рюкзачок и плюхнулся за первую парту перед моим столом. Чем-то он напоминал Мишку — не нынешнего, а прежнего, такого, каким я знал его раньше. Может быть, дело было в лёгком рыжем отливе его строптивых вихров — таких же непокорных и буйных, какие были когда-то у Мишки. Может быть, он походил на Мишку смелым и дерзковатым взглядом, а может быть, чем-то ещё, чего я не мог точно определить. Он сидел передо мной — хулиган и забияка, бросающий вызов всем правилам и требованиям, сидел и ждал, что я скажу.