Ничто суть всё
Шрифт:
Это ложное ощущение, что, во–первых, есть кто–то. «Я — отдельный человек, и всё, что есть, — отдельно от меня, и, так или иначе, является угрожающим. Поэтому я ставлю фильтры. Я защищаюсь, пытаясь подавлять чувства. Ещё один способ, которым я защищаюсь от всего того, что проявляется как угрожающее, — пытаюсь понять, чем они являются». В основном мы пытаемся понять, что же там есть такое, что кажется угрожающим, чтобы мы могли это знать и контролировать. Это искусственный фильтр, который мы воздвигаем в гипнотическом состоянии пребывания в отдельности.
Я помню, что как–то
Довольно часто люди говорят мне, что произошла открытость. «Недавно это случилось». И тут же ум придумал историю или ещё что–нибудь, чтобы они вновь стали личностью. «О Боже, давайте я о чём–нибудь подумаю, например, о моем превышении кредита в банке, о чём угодно, что приведёт меня обратно к состоянию, когда я — индивид». И у людей, видимо, есть игры, которые удерживают их в индивидуальности, из–за боязни безграничности.
Так что в каком–то смысле вы говорите, что вместо того, чтобы быть точкой отсчёта на карте, мы становимся самой картой?
Да, мне это нравится. Но нет никакого «я», которое бы где–то было.
Ощущение местонахождения — это что–то, что, несомненно, происходит?
В освобождении всё ещё может быть ощущение местонахождения там, где просто есть то, что происходит. Нет никаких точек отсчёта. Нет ничего, что бы происходило для чего–то. Есть только то, что происходит.
И нет никакой разницы между тем, чтобы быть где–либо и где–либо ещё?
Разумеется, нет. Есть только бытие.
Глава 6
Когда я вернусь в Соединённые Штаты, мои родители будут встречать меня в аэропорту, и я пытался придумать, как же описать эту неделю, (смеётся) и я подумал, что скажу: «Я поехал в Англию учиться у человека, который говорит, что его там не существует, и меня там тоже нет, и которому нечему учить. Всё это бессмысленно и безнадёжно, и я заплатил за это внушительную сумму денег, и подумываю о том, чтобы поехать ещё раз в ноябре следующего года». (смеётся) Мне кажется, над этим нужно ещё немного поработать.
Да, я тоже так думаю, а то они могут отправить вас прямиком в лечебницу.
Что касается Тони Парсонса, то я научился на собственном опыте, что когда приедешь домой, лучшее, что можно сделать, — найти себе тихий уголок и ничего никому не говорить, так как нельзя объяснить необъяснимое. Лучше говорить как можно меньше.
+ + +
Единственное — очень легко вернуться к концепциям обо всём этом, обо «мне» и о «бытии», и о том, что никого нет, что есть только бытие, и ко всем подобным идеям, и потерять основную суть всего этого.
Вы описали, как скажете кому–то, когда вернётесь домой, что «Я встретил человека, который говорит, что никого нет, и что меня нет, и что нет никакого смысла».
Всё
В нас возникают ощущения, а мы склонны тыкать их палкой. (смеётся) Ум скажет: «Так почему же я ощущаю гнев или грусть?» И нам нужно понять, почему, или мы должны что–то сделать с гневом или грустью, например уважать их или поделиться ими с другими. Мы не можем позволить им просто там быть! И это послание — об этой абсолютной жизненности, жизненности, которая проста, и присутствует в данный момент, и является единственной константой.
Это песнь любви. Песнь любви находится в нашем теле, в наших чувствах, она всё время постоянно есть и разговаривает с нами посредством тела. И всё это — и то, что никого нет, и что нет смысла — всё это второстепенно по отношению к этой абсолютной страстной жизненности.
+ + +
Эта жизненность такая же живая, как и «ничто»?
Эта жизненность — ничто, которое суть нечто, так что жизненность одновременно реальна и нереальна; это «ничто», которое кажется жизнью.
Это (хлопает) ничто хлопает. Мы склонны думать с точки зрения пребывания в месте под названием «освобождение» или как там вы ещё его называете, или даже пребывания в месте под названием «бытие». Бытие вот в этом, (хлопает) всё есть бытие. Это именно так просто и так непосредственно. Это то, что происходит, это жизненность, бытие. Его нельзя познать, да и не нужно познавать или удерживать.
Несколько лет назад я прочитал книгу одного целителя, в которой он писал, что это ближе к нам, чем даже наше дыхание, ближе, чем наши руки и ноги, — вроде как оно прямо здесь.
Оно даже не близко. Оно не «прямо здесь», оно — всё, что есть и чего нет. Всё, что мы ищем, уже и так постоянно находится в том, что есть, в жизненности, в том, что происходит. Это и так постоянно является всем, что есть… и чего нет.
Не знаю, переживал ли кто–нибудь нечто подобное. Несколько раз я просто делал что–то очень обыденное — например, вытирал руки — и вот я смотрел вниз, и было такое ощущение, что я впервые вижу свои руки. Это так отличалось от всех остальных случаев, когда я их явно видел, но я не мог отпустить, я просто хотел это сделать — хотя вообще сделал — я вроде как просто оставил их там, пока всё это со временем не прошло.
Да, это удивительно, это непосредственность всего этого, именно там всё и есть, секрет — в квинтэссенции жизненности.
Мы вообще этого не замечаем, верно, мы даже этого уже не видим?
Мы вообще этого не замечаем, мы постоянно ждём того, что же будет дальше. Мы постоянно смотрим куда–то туда, когда на самом деле оно прямо здесь с нами, прямо в этом. Мы сидим на нём.
Но удивительный парадокс в том, что и это отвлечение внимания ищущего также является совершенным бытием.