Ничья
Шрифт:
— Мы с подругой выпили в тот вечер, она уехала, я решила прогуляться. — Пальцы совершенно ледяные, сцепленные в замок на бедре, когда смотрела в окно на набережную. — Встретились с бывшим, разговаривали о прошлом и на меня накатило, извини. — В горле драло, а внутри кроме вспарывающей боли ничего нет, когда вынудила себя усмехнуться и прохладно спросить, — жгем мосты?
— В глаза мне посмотри. — Оттенок требования в смеси с раздражением. Стараясь дышать размеренно, через секунду подчинилась. — Теперь повтори.
В горле стало драть сильнее. Он смотрел пристально, черты лица
— Ты мне изменила? — не дослушав, прищурился, склоняя голову на бок и прошивая пристальным взглядом.
— Слушай, давай без этого, — поморщилась я, вновь глядя в окно и чувствуя как сердце ломает ребра. — Речь изначально была о курортном романчике и я не дума…
— Ты. Мне. Изменила? — чеканя слова сквозь стиснутые зубы, и каждое слово полосует внутри. А у меня в голове только одно — сейчас нельзя ошибаться.
— Ну, если ты запись не видел, то…
— Двенадцать раз посмотрел. Ответь на вопрос.
— Да. Да, изменила. Сказала же, накатила ностальгия, была слегка нетрезва и я не удержалась.
Он все так же сидел, так же прищурившись смотрел на меня, не шелохнулся, ни одного движения мимики, но по нему это чудовищно ударило. Отголосками в только начавшем отводиться взгляде, но удержал себя в руках, даже почти сразу подавил то, что вспыхнуло в глазах и опалило сжавшееся сердце. Наверняка не только у меня сжавшееся. Нужно добивать. Именно сейчас, иначе дальше станет только хуже. Достать из него нож и добить контрольным… гореть мне в аду.
— Марк, давай не будем забывать очевидные вещи: где и как мы познакомились. Для чего начали весь этот фарс. У каждого за спиной свое прошлое, иногда могут возникать сомнительные моменты, но они выглядит таковыми, только если забыть о формате наших с тобой отношений. Изначально уговоренном формате. Мы взрослые люди, нужно вести себя соответствующе и…
— Помолчи, — закрыл глаза, опуская голову, сжав переносицу пальцами и протяжно выдыхая, — иначе меня сейчас разорвет.
Замолчала не потому что он сказал, а потому что больно и в мыслях долбилось то, что если я, зная правду, внутри ломаюсь, то каково сейчас ему?.. Это блок на рациональных сейчас действиях — добить, мы должны сейчас разорвать, так правильно и нужно. Так необходимо в первую очередь для него. А я не могла, потому что взгляд зацепился за крыло на его шее. Вчера сняли пленку…
Встретить достойного человека с которым ты счастлив. С которым легко, интересно и весело. С которым глубоко и на обнаженных чувствах. Влюбиться. Безусловно и чисто. Я недавно поняла что мужчины добрее, веселее и заботливее у меня никогда не было. Мужчины. Никогда не было. А его у меня отнимают. Вынуждают ломать, причинять боль, лгать.
Как только он уедет из страны… Только пусть Мар сейчас меня бросит и спокойно отсюда уедет, а с этой сукой мы сочтемся. Ответит за каждую каплю крови, которой сейчас истекало нутро, когда я лгала
Он отнял руку от непроницаемого лица. Разомкнув губы только хотел что-то сказать, но его телефон, все так же лежащий передо мной, разразился оповещением о звонке Тёмы.
Взяв трубку, глядя в окно недолго слушал и я замерзла от арктической стужи очень краткой улыбки, коснувшейся его губ, когда он ответил:
— Отлично, я тоже скоро буду, без меня не начинайте.
Не глядя на меня поднялся из-за стола, безэмоционально и сухо оповестив, что скоро вернется и есть еще один разговор.
— Куда ты? — поднялась рефлексом, вцепившись в его локоть и глядя в непроницаемый профиль. — Мар?
— А хочешь со мной? — внезапно улыбнулся он, переводя на меня взгляд, от которого внутри все сжалось. Хищный очень, азартный, но в нехорошем таком азарте. Пугающем.
— А хочу. — Хмыкнула, кивнув и сжав губы.
Он расплатился и мы покинули бар. В Ламбе против обыкновения было тихо. Ни разговоров, ни музыки, только давящая тишина и впервые пристегнутый ремень, потому что ехал он быстро и борзо. Иногда чрезвычайно. Выглядел спокойным и при этом парадоксально органичным в мчащемся и периодически срывающимся в вибрацию от мощности спорткаре. Может быть, потому что я уже знала, что спокойствие у Мара равно тому, что он в бешенстве.
Вскоре он тормозил на широкой парковке перед неизвестным мне рестораном недалеко от центра. И меня очень напрягло то, что я узнала людей, которые стояли недалеко от входа. Припарковались они так же нагло, как и Мар — на два места, кто поперек, некоторые на аварийках на проезжей части. Мерины Богдана и Лёхи, Урус Валеры, понятно чей Брабус, еще парочка дотоле неизвестных наглухо тонированных бумеров, из которых вышли крепкие бородатые молодцы, направляющиеся к улыбающейся небольшой компании у орущего басами тоже неизвестного гелика недалеко от входа.
Когда мы подошли к компании, я поняла, что о разладе наших отношений с Маром, здоровающемся со всеми, в курсе только Тёма, отведший от меня взгляд. Остальные отнеслись вполне по-свойски, в том числе и сидящий боком на переднем пассажирском гелика Родион, пара его друзей, стоящих рядом с ним, имена которых не запомнила и четыре рослых лица горячих южных кровей.
— Внутри все занято. — Закуривая, оповестил Мара Тёма. — У Лёхи там знакомые, сейчас с ними допиздится, и они нам свой стол уступят.
— Ты как, заряженный? — кивнув ему, обратился Мар к Родиону. Тот, почесав нос широко улыбнувшись, сообщил:
— Вкатил, движа хочу не могу. — Потянувшись на заднее сидение, извлек биту, — смотри, какая у меня волшебная палочка есть.
Богдан, стоящий недалеко от него, приобнимающий со спины Амину, покрутил пальцем у виска и произнес:
— Дурак, что ли. Убери.
Фыркнувший Родион не стал возражать, когда Валера под общий смех отнял у него биту и понес к своей машине.
— Что происходит? — тихо и напряженно спросила я нехорошо усмехнувшегося Мара, когда смеялись остальные.