Ницше. Введение в понимание его философствования
Шрифт:
В отличии, скажем, от позиций, существовавших во времена французской революции, у Ницше, хотя разрыв и радикальнее, но воля к преобразованию традициивсё же не утрачена. Дело не только в том, что Ницше принял для себя греческую культуру до Сократа за недосягаемую высоту и образец для человечества (как некую замену христианского Нового Завета), он вообще никогда не думал о том, чтобы забыть историческое наследие и стремиться начать сначала, из ничего нового варварства. Сквозь все его произведения проходит общение с прошлым в его величии, даже им отвергаемым.
Это новое философствование, столь решительно выступая, столь эффективно действуя, столь неумолимо внося беспокойство и уже не допуская никакой стабильности, у Ницше всё же не получает завершённой и окончательной формы. Это неслыханная борьба всех способов чувствования, опыта, воления, которые выражаются в
Ницше в своей фактической диалектике в целом позволяет противоречиям лишь углубляться. В этом философствовании всё неизбежно переворачивается, сама честность ставится под вопрос, желаемое безбожие не упраздняет богосозидающего инстинкта, воля против всякого пророчествования поддерживает пророчествование абсурда, Дионис противостоит Распятому, и оба способны воплотиться в самом Ницше.
Если никакого содержания, кроме того, что есть в подразумеваемом Ницше учении о целом, не существует, то и решающий момент его философствования не может иметь какого-либо определённого содержания, даже такого, которое господствует и активно проявляется в его произведениях. Надо понять, что значит, когда всё сказанное также вновь ставится под вопрос, и — вольно или невольно — всё мыслимое, кажется, вновь упраздняется в противоречиях.
Ницше стремится к широтесвоей мысли и тем самым к субстанциибытия, к субстанции подлинной, несокрытой. Путём к достижению этого для него становится преодолениевсякой формы бытия, всякой ценности, всякой отвердевшей сущности в мире: «В моих сочинениях говорится толькоо моих преодолениях» (Предисловие, Ф. Ницше, Избранные произведения в 3-х тт., т. 2: Странник и его тень, М., 1994, с. 145). Возникает исключительная претензия не связывать себя ни с чем устойчивым, чтобы по-настоящему быть.
Преодоление происходит при помощи «подозрения»и «измены». Подозрение— это позиция, при которой уже не существует ничего бесспорного, притом так, что после разрешения сомнений ничего не восстанавливается, но то, что было подвергнуто сомнению, должно преобразоваться, чтобы быть причастным бытию. Ницше полагает, что никто никогда не «глядел на мир с таким глубоким подозрением», и называет свои сочинения «школой подозрения» (ЧСЧ, 232); он полагает, что «сколько недоверчивости, столько философии» (ВН, 667). Измена— это не вероломство, не бесчестная неверность, но отказ от ставших пустыми исторических субстанций, совершаемый в силу необходимости, каковая себя ещё не сознаёт; измена представляет собой возможность в опасности, грозящей самой экзистенции, достичь первоистока чего-то радикально иного. Уже в молодые годы Ницше пишет: мы идём, «гонимые духом, от мнения к мнению, через перемену партий, как благородные изменники всему, чему только можно изменить» (ЧСЧ, 488).
Но то, что, таким образом, начинается с разоблачения многих вещей, становится у Ницше выявлением иллюзорности всеговот-бытия, а эта иллюзорность — единственной действительностью. Некая бесконечная диалектика ни на каком месте не даёт успокоиться, не позволяет придерживаться никакой стабильности. В той мере, в какой путь разоблачения оказывается пройден, остаётся ещё различие между истинным и ложным. Но в той мере, в какой преодоление уже есть не разоблачение в пользу истины, а просто универсальная отмена всякого имеющего место в действительности явления, различие между вещами, которые могут стать жертвой измены, и вещами, которые сохраняются, исчезает. Скорее, измене подвержено всё. Всегда то, что мыслит Ницше, оказывается превращено в голую возможность, каковой оно в один миг оборачивается, но то, что он, собственно, сам при этом хочет, родственно старой трансценденции тем, что он переступает через каждую конкретную форму в мире, через каждое положение, через каждую цель, и противостоит старой трансценденции тем, что в конце, кажется, ничего не остаётся.
Как бы ни мыслились ницшевы идеи, остановки не происходит: как бы нам ни хотелось постичь ту или иную истину как окончательную, как Истину, Ницше вынуждает идти дальше. Вновь и вновь кажется, что в конце находится Ничто. Абсолютная негативность — в подозрении ли и недоверии, в преодолении ли, или в противоречиях и сохранении противоречивости — это как бы страсть к Ничто, но именно в ней заключена не останавливающаяся ни перед чем воля к подлинному бытию, не могущая найти себе форму. Эта воля хочет извлечь истину из глубины, где она уже не может быть представлена постижимой непротиворечивым образом, хочет выразить в языке и сделать действительностью даже то, что в определённости идеи завуалировано, хочет возврата к историчности собственной экзистенции в её основе.
Указанием на это является пронизывающая произведения Ницше воля к утверждению. Хотя своего пика она достигает в идее вечного возвращения и amor fati, но в мышлении Ницше она присутствует везде, даже в малом — как неизменно сопутствующий знак того, что для Ницше Ничто не существует. В этом смысле Заратустра говорит: «сколь многое удалось уже! Как богата эта земля маленькими, хорошими, совершенными вещами, вещами, вполне удавшимися!» (ТГЗ, 212). Вместо того чтобы путём отрицания вести к окончательному Ничто, мышление Ницше путём бесчисленных малых утверждений ведёт к окончательному Да.
К абсолютной негативности принадлежит философствование, которое как позитивная деятельность стремится только к «опытам» (см. аб. 1380 сл.). Такая философия «опасного “может быть”» (ПТСДЗ, 242) перед последним горизонтом бесконечного Всё оказывается чем-то предварительным. Поэтому нет ничего, на что нельзя было бы осмелиться: «Такая экспериментальная философия, каковой я живу, сама, в качестве некоего опыта, предвосхищает возможность принципиального нигилизма: при том что тем самым не говорится, что она останавливается на каком-либо отрицании …» (16, 383).
Такое философствование, которое протекает в виде опытов, придумывая и испытывая возможности, сохраняет господство над всем мыслимым, вместо того чтобы мыслимое овладело им. Не погружаясь в скептицизм, оно в суверенном, мужественном скепсисе стремится подготовить действительность исторической экзистенции — действие, которое уже не сводится к чистому мышлению истины, но в свою очередь само становится истиной, оставаясь перед всякой мыслимой истиной лишь опытом и возможностью.
Поэтому ницшева идея мышления в виде опытов отличается от не связанной никаким законом необязательности произвола. Правда, своё опытное философствование Ницше не формулирует в виде какого-либо учения, не использует его затем против каких-нибудь иных учений, встречающихся ему в мире, и не выставляет его как догму против догмы, как определённое мировоззрение против другого мировоззрения. Посредством него не происходит решительного вступления в мир какой-то зримой и облекаемой в слова веры, имеющей целью бороться за место и расширять своё пространство или, быть может, опробовать в борьбе плодотворность являющегося предметом веры заблуждения. Как Ницше вёл себя в своей жизни почти во всех ситуациях — мысленно пробовал возможности, в конце концов исчерпывая каждую, но продолжая терпеть, отказываться, обособляться, так и в философствовании он фактически был, как он двусмысленно выразился, «испытывающим духом» (Versucher-Geist; в другом значении — «духом-искусителем» — пер.). Однако эти опыты не являются необязательными, но покоятся на некоем глубоком основании: это борьба на совершенно другом уровне, чем борьба вот-бытия против вот-бытия в мире (каковая осуществляется и в форме истин, утверждаемых и развиваемых догматически). Он ведёт именно борьбу субстанции против ничтожества. Борьба эта во всём мире происходит на уровне, где не возникает реальных линий фронта, это более глубокая, более решительная борьба в душе каждого индивида и в душе наций, внутренняя, невидимая и неслышимая борьба, экзистенциальному смыслу которой Ницше даёт оружие — в виде опытного вопрошания, в виде возможностей непонимания и подтверждения. Его сообщение происходит в виде требования никогда ни на чём не останавливаться, никогда не останавливаться даже на самом ницшевом философствовании как на уже сообщённом истинном мировоззрении.
Философствование Ницше, которое не даёт результата, но осуществляется подобно исторически более ранним, полным энтузиазма поискам Бога, осознаёт, что оно обречено на одиночествои заброшенность; ибо, если сравнивать с обычной, общепринятой жизнью, это философствование неестественно: «Философия, которая не сулит счастья и добродетели, которая, быть может, даёт понять, что в своём служении ты, вероятно, погибнешь, а именно, станешь одинок в своём времени … будешь вынужден пройти сквозь множество разновидностей недоверия и ненависти … такая философия не добивается легко чьего-либо расположения: необходимо родиться для неё — и ни одного такого я ещё не нашёл …» (14, 412).